Гончаров вздохнул и посмотрел на Пехтова внимательно:

– Одеколоном от него сильно пахло?

– От мужика? Не знаю: не принюхивался особо.

– Прежде его не встречал? Ведь откуда-то он знал, что именно ты и есть Пехота.

– Не знаю. Сначала показалось, что видел когда-то, но где – не помню.

– Азамата помнишь?

– Какого? А, ну да, был такой: снимал когда-то у Володьки две комнаты, но это давно уже. Да и снимал он недолго, месяц или полтора. Только это не Азамат. Азамат вообще красавчик был, а этот обычный.

Слышать про бывшего сожителя жены было не особенно приятно.

– Азамат шутил всегда и улыбался, а этот спокойный, как танк. Так ведь Азамата застрелили тогда еще, – вдруг вспомнил Пехтов, – по телику в новостях показывали…

– Голубев сразу побежал на встречу?

– Нет. Я сказал, что к нему гость. И он пошел на кухню, стол накрывать. Но я сказал, что этот мужик его ждет у «Пятерки». И он пошел… Потом вернулся и что-то с собой взял.

– Что именно?

Пехтов раздумывал и наконец произнес:

– Ножик он взял самопальный с собой. Из рессоры сделанный.

– Ты прежде видел этот нож?

Мужчина молча помотал головой.

– Так это твой нож, – вдруг вспомнил один из игроков, – ты же его в карты ему проиграл, а потом бегал требовал обратно.

– Ты что-то путаешь, – неуверенно подсказал приятелю Пехота, пытаясь показать бровями, что топить его не надо.

Он обернулся к майору:

– Вы спросили про одеколон, и я вспомнил. Он дал мне триста рублей… То есть еще не дал, достал из внутреннего кармана бумажник, посмотрел, но там, наверное, не было мелких. Он бумажник хотел положить в боковой, но он не влезал туда. Потому что там уже находилась какая-то коробочка – может быть, это и был одеколон. Тогда он достал из другого кармана три сотенных и протянул мне. И сказал, чтобы я поторопился…

– А нож-то чей все-таки? – вернулся к теме Гончаров.

– Был мой, а теперь уже год или полтора у Володьки. Я чего взъелся на него. Нож еще моего отца – он с ним в лес ходил на кабанов. То есть ходил-то он с ружьем, а ножом мясо резал, шкуру снимал… Я же Володьке даже денег предлагал, но он ни в какую.

– То есть вы уверяете, что, уходя к незнакомому вам человеку, Голубев взял с собой самодельный охотничий нож, потому что боялся встречи?

– Не знаю, боялся или нет, но тесак взял. Сбоку под ремешок брючный засунул, пиджачком прикрыл и пошел. А я к себе на четвертый этаж. Вот и все. А когда вчера приходили опрашивать, соврал, что не видел ничего.

Игорь Дмитриевич кивнул, а потом обвел взглядом картежников:

– Вопрос ко всем: Голубев чего-нибудь боялся в последнее время?

Все молчали, а потом Пехтов пожал плечами:

– Сейчас не знаю, но когда-то говорил, что кинул серьезных людей. На него будто бы оформили гараж и старую «восьмерку», просили, чтобы он его не продавал и не сдавал никому, потому что им пригодится когда-нибудь. А он продал. Мне сказал, что все равно того человека, кому он обещал, нет, а второму сидеть еще лет пятнадцать на строгаче.

– Он имел в виду Азамата и Крупу?

– Может быть, Азамата. Но не думаю, что Азамат его за какой-то гараж убить мог. Тот вообще деньгами швырялся. Например, посылал Володьку в магазин, говорил, что купить, давал деньги, а потом ни кассового чека не требовал, ни сдачи.

– Женщина у Голубева имелась? – поинтересовался майор. – Ведь он вернулся с зоны не таким уж старым человеком – ему и пятидесяти не было. Жена умерла, одному-то жить скучно, поди. Квартира своя к тому же имелась. Неужели не нашел себе какую-нибудь?

– Да где ж ее возьмешь, – рассмеялся один из картежников, – хорошая баба на дороге не валяется. А других у Володьки и не было.