— Вы до сих пор вынашиваете планы наказать убийц?

— Увы, мы потерпели неудачу и были вынуждены отступить и залечь на дно. Но однажды мы одержим победу. Кровь наших родных и близких взывает к отмщению. Я не знаю, когда настанет час расплаты, но он придёт. Ибо правда за нами.

— Значит, ещё нескоро, — усмехнулся я.

— Сейчас мы обескровлены, но опускать руки нельзя. Вас, Алексей, Господь наделил большой силой, и это не просто так. Однажды она послужит благому делу.

Я гадал, зачем Пётр Оболенский так расщедрился на безвозмездную помощь нам с Лизой. На него это совсем не похоже. Теперь всё встало на свои места. Потёмкин и прочие князья, планировавшие покушения, казнены. Оболенские в одиночку сделать ничего не могут, собирают новых союзников. И тут подвернулся я — одарённый, обладающий сравнительно большой силой и уже показавший себя в деле. Естественно, Пётр Петрович хотел, чтобы я примкнул к нему.

— Святослав Шереметев слишком много зла сделал моей семье, чтобы оставлять его в живых, — сказал я. — Мы с вами на одной стороне. И спасибо, что сказали правду про моих родителей.

— Спасибо вам за понимание, Алексей. Верно заметили, мы на одной стороне. И вот ещё что. Я знаю, что вам нужны деньги, а мне в скором времени могут понадобиться хорошие бойцы. На Урале у нас предприятия, там конфликт назревает. Супостаты хотят выдавить нас из горного промысла. Если поможете, заплачу щедро.

Вот и вторая причина, почему Пётр Оболенский ко мне так расположен. Эх, не хотел я идти в наёмники, как мой брат из прошлой жизни, и воевать за чужие интересы, но подзаработать надо. Если есть способности, пусть они хоть какую-то пользу мне приносят.

— Когда будет конкретное дело, говорите, — согласился я. — Вполне допускаю, что смогу поучаствовать. Главное, время найти.

— Насчёт учёбы беспокоитесь? — улыбнулся Пётр Петрович. — Не стоит. С Вяземским всегда можно договориться. А таланту пропадать нельзя.

— Не пропадёт, — усмехнулся я.

В академию я вернулся поздно, а на следующее утро пошёл добровольно сдаваться Комаровскому, чтобы отбывать наказание в подвальной комнатушке. На этот раз мне выделили другие апартаменты, но от прежних они отличались разве что картиной на стене.

Полдня проспал, затем взялся за учебники. Ближе к вечеру явился Комаровский, принёс список заданий, кое-какие книги, свежие газеты и журналы из ларька — всё, как я и просил. С тренировками было решено обождать — за три дня форму не утрачу. А вот обдумать предстояло многое.

Вечером удалось сделать несколько звонков. У охранника был телефон, и я попросил ненадолго уединиться в комнате, чтобы поговорить без лишних ушей.

Первым делом позвонил Тамаре, а точнее на вахту в общежитие. Пришлось подождать, пока девушку позовут к телефону.

— Привет, Тамара, извини, что долго не звонил. Дел навалилась целая гора, — выпалил я.

— О, я так рада, что ты всё-таки позвонил, — девушка даже обиженный вид не сделала. — А что случилось? Беда какая-то?

— Можно и так сказать. Но не по телефону. Мне в воскресенье пришлось с Юсуповым столкнуться, мы подрались, естественно…

— О, боже, ты в больницу попал?

Я рассмеялся:

— Конечно, нет! В больницу попал Юсупов, а я — в карцер.

— Фух, а я испугалась. Ну и поделом этому говнюку. Жалко только, что тебя наказали.

— Ерунда. Зато отдохну. Когда у тебя в субботу занятия заканчиваются?

— У меня — в два.

— У меня тоже. Встретимся после занятий у кафе «Стихия», если дел не будет. Знаешь, где это? Придёшь?

— Да-да, конечно. В субботу я ничем не занята. А в воскресенье мы с девчонками из группы в кино идём.

— Ну и хорошо, тогда до встречи.

Следующий звонок я сделал Горбатову. Мой деловой партнёр, к счастью, находился дома. Как оказалось, я оторвал его от ужина с родственниками. Тем не менее, Юрий Степанович уделил мне время. Новостей по поводу переговоров с Шереметевым не было. Я же рассказал про нападение на мои кофейни, что вызвало у Горбатова бурю возмущения.

— Вот же негодяй! Подлец! — ругался Юрий Степанович. — Не угомонится никак, змея подколодная. Здесь ему хвост прижали, так он там произвол учинил. Вы, Алексей, об охране подумайте. Всё-таки в вашем положении охрана нужна.

— Как не думать? Думаю. А ещё думаю вот что: надо следующего пленника казнить. Шереметев должен знать, что ни один шаг не останется без ответа.

В трубке повисла пауза:

— Думаешь, стоит? А какой смысл парней убивать? Ему же жизни их — что песок. Плевать он на них хотел, как и на своего родственника. Иначе давно договорились бы насчёт обмена. А он ведь даже не чешется.

— Возможно, тянет время, проверяет нас на прочность. Я не знаю, что он задумал. Убей дружинника, пусть Шереметев понимает, что мы настроено серьёзно.

— Сделаем. Так же на камеру?

— Да.

Опять казнь. Мне непросто было отдавать такое распоряжение, но потеря очередного дружинника для Святослава станет, возможно, более серьёзным ударом, чем уничтожение какого-нибудь мелкого заведения. Я шутить не собирался, и он должен знать об этом. Он должен чувствовать угрозу, нависшую над его родственником.

В субботу мы с Тамарой пообедали в кафе. Это было не то заведение, где я обычно кушал с одногруппниками, и где время от времени мне попадалась Анастасия Шереметева с подругой. Кафе, в котором я предложил Тамаре встретиться, находилось гораздо дальше от учебных корпусов, и днём народу тут было не слишком много, по крайней мере, в будни.

Но дальше совместной трапезы дело не зашло. Вечером мне требовалось идти отрабатывать наказание, заниматься бесплатной работой, и я распрощался с Тамарой до следующего раза.

До Горбатова получилось дозвониться лишь поздно вечером, когда вернулся домой, но за три дня моего отсутствия ничего интересного в Ярославле не произошло. Новости пришли на следующий день. Юрий Степанович сам позвонил.

— Отправили мы Шереметеву плёнку с казнью, — сказал Горбатов, — и что бы вы думали? Сегодня звонит мне Святослав Шереметев и говорит, что готов продолжить переговоры. Обещает сто тысяч за всех оставшихся пленников.

— Ух ты, сам позвонил и деньги предлагает? Что это с ним случилось? — удивился я.

— Должно быть, хорошо подумал и понял, что жизнь