хождением нескольких рукописных Библий Лолларда, то она не учитывала силы печатного станка. Тиндейл завершил свой перевод в немецком городе Вормс, и, несмотря на энергичные усилия Уорхэма, Тансталла и Мора регламентировать торговлю книгами, те печатные экземпляры быстро достигли Англии. Последующие издания в 1526, 1534 и 1535 годах отражали убеждение Тиндейла, что Библия – первооснова, которая должна определять догматы, практики и обряды церкви. Его перевод был в подавляющем бльшинстве точным, но папа, епископы и католическая теология решительно критиковались в массе заметок на полях.

В 1528 году Тиндейл напечатал свой трактат «Послушание христианина» (Obedience of a Christian Man). Как Эразм Роттердамский, он называл церковь «конгрегацией» и защищал равенство всех истинных христиан с духовенством. Кроме этого, он также изложил политическую теорию о том, что католическая церковь настолько могущественна и цепка, что только благочестивый король в состоянии вырвать английский народ из рабской зависимости от нее. Тиндейл встал на позицию германского императора Генриха IV во время борьбы с папством за право назначения епископов: короли помазаны Богом, поэтому они исполняют волю Божью в реформе церкви[249]. Он достаточно близко подошел к «имперской» теории королевской власти, чтобы привлечь внимание Генриха VIII. Он писал о королях: «Бог в каждом королевстве поставил короля судьей над всем, но над ним нет судьи. Короля судит только Бог; тот, кто посягает на короля, посягает на Бога; тот, кто противится королю, противится Богу и судит Божий закон и порядок»[250]. Однако Тиндейл отказался поддержать развод Генриха. Более того, его «Практика папистских прелатов» (Practice of Prelates, 1530) решительно осудила этот шаг короля. Соответственно, прямое влияние Тиндейла на события сократилось, однако он проложил путь Генриху, сформулировав: «Истина открывается в Священном Писании» и «Мы должны скорее повиноваться Богу, чем людям». В 1530-е годы эти идеи стали девизами в умах поборников королевской супрематии, мощь конфликта Генриха с папой состояла в том, что власть короля и церкви здесь определялась в библейских терминах.

К другим реформаторам, опасным с точки зрения Томаса Мора, относились Саймон Фиш и Кристофер Сен-Жермен. Оба были юристами общего права антиклерикальных воззрений: Фиш принадлежал к корпорации Грейс-Инн, а Сен-Жермен – к Миддл-Темпл. В начале 1529 года Фиш написал «Мольбу за нищих» (A Supplication for the Beggars), яростную сатиру на богатство духовенства, осуждающую священников за то, что они наживают огромные состояния на десятине, плате за заверение завещаний и помин души усопшего, а также других поборах, при этом живут в праздности и грехе, распространяя по стране проказу и венерические болезни, подхваченные у проституток. Фиш, чьи полемические произведения, как говорят, высоко ценила Анна Болейн, побуждал Генриха VIII исправить духовенство при помощи парламентского акта.

Сен-Жермен, напротив, был мастером тонкостей. Он провозглашал равенство всех людей перед законом, но под словом «закон» Сен-Жермен понимал английское общее право и статут, а не каноническое или папское право. Его идея, что духовенство должно иметь точно такие же права, как и миряне в соответствии с законом, ставила под сомнение независимость церкви и церковных судов, как гарантировала Великая хартия вольностей[251]. Однако Сен-Жермен имел влияние, поскольку его перу принадлежал трактат «Доктор и студент» (Doctor and Student), самая значительная юридическая работа за период от Литтлтона до сэра Эдварда Кока. Хотя и не был протестантом по обычным теологическим критериям, Сен-Жермен яростно критиковал католическую традицию: именно он заставил Томаса Мора признать, что церковные соборы могут допускать ошибки. По сути, в его антиклерикальных сочинениях убедительно обобщались требования установить светский контроль над церковью, которые юристы общего права выдвигали с тех пор, как Генрих VIII в 1515 году заявил, что «английские короли испокон веков не имели над собой никого, кроме Господа Бога». Так же как Генрих опирался на судебный прецедент, так и Сен-Жермен использовал историческую перспективу, чтобы оспорить неподсудность духовенства светскому суду и законы о ереси: научные изыскания доказали, что этим законам нет тысячи лет, как нравилось думать Мору. Эразм Роттердамский тоже ставил под сомнение правомерность жестокости судов над еретиками, и Сен-Жермен знал, что до 1401 года в Англии сожгли лишь единицы еретиков, если и вообще кто-то взошел на костер.

Фактически Сен-Жермен стремился лишить духовенство власти подавлять доктрины, не оговоренные в Священном Писании, под страхом обвинения в ереси, и его активная деятельность помогла обеспечить пересмотр закона о ереси в 1534 году[252]. Он хотел, чтобы Генрих VIII санкционировал перевод Нового Завета под надзором парламента, и доказывал, что неписаным традициям и древним обрядам католицизма не нужно верить, если о них нет речи в Священном Писании. В отличие от Тиндейла и Барнса Сен-Жермен не считал, что Священное Писание предшествовало церкви. По его мнению, мы не располагаем письменными христианскими текстами, созданными после Распятия Христа до того, как святой Матфей написал свое Евангелие, и поэтому вера тогда передавалась в устной традиции. Однако когда вера получила документ и церковь придала Новому Завету законную силу, стало обязательным определять догматы веры только по письменному слову, «поскольку иначе многие суеверия и недостоверные домыслы» могли бы добавиться[253]. Таким образом, в теологии Сен-Жермена, как в диалоге «Доктор и студент», прослеживается влияние парижского сторонника соборного движения Жана Жерсона (1363–1429), который утверждал, что для спасения души не требуется ничего, кроме канонической Библии.

На основании Ветхого Завета и традиции англосаксонских королей, зафиксированного в хрониках, Сен-Жермен признал право Генриха VIII руководить церковью и отверг неограниченную теократию. Однако базовой у него была активная критика злоупотреблений и предполагаемое вымогательство церковников, хотя его обвинения строились и не на практических наблюдениях, поскольку он брал списки «злоупотреблений» у писателей, сторонников верховенства церковных соборов, преимущественно у Генриха Лангенштейна (1324–1397)[254]. Это объясняет различия между его описаниями церковных установлений и тем, что дают современные историки. Конечно, «антиклерикальная» полемика была умозрительной и имела собственные цели, однако она питала источник, к которому могли припасть Генрих VIII и Томас Кромвель. Основные вопросы Средних веков упирались в проблему отношений светской и духовной властей, но когда Климент VII отозвал в Рим дело о разводе Генриха VIII, политика, гуманизм, евангелизм и законность объединились в постановке вопроса «Что такое государство и на чем оно воздвигается?». Именно Генрих VIII вместе с английским парламентом дал на него ответ.

Генрих созвал парламент в августе 1529 года. Тот собрался в Вестминстере 4 ноября, чтобы приступить к работе по созданию нового революционного законодательства – к работе, которая потребовала восьми сессий. Работа этого парламента длилась до 1536 года. Посол Карла V в Лондоне Эсташ Шапюи полагал, что все это время Генрих VIII намеревался использовать парламент, чтобы получить развод, но его точка зрения отдает паранойей. Несмотря на решение Генриха взять дело в собственные руки, в кризисные 1529–1532 годы не существовало