же заниматься только битвами и переговорами. Гвин, в свою очередь, свыкнувшись, наконец, с мыслью об отце, невероятно гордился им. У них было много общего, так что не осталось никаких препятствий для взаимной любви и восхищения. Теперь они часто бывали вместе. Вместе выводили лошадей на тренировочный круг, Гавейн — своего великолепного белого коня, Гвин — чалую кобылу, подарок Гавейна. Бывало, они уезжали далеко в холмы, говорили о книгах и битвах, о чужих землях и старых или новых песнях. Гвин быстро освоил арфу и теперь пытался выучить ирландский язык. У него получалось, правда, до письменности дело еще не дошло. А вот ирландские песни он уже распевал вовсю, и очень хотел посмотреть другие земли, в которых довелось побывать его отцу.

— В следующий раз, когда я поеду куда-нибудь послом, поедешь со мной, — пообещал ему Гавейн. — Может быть, в Галлию. Бедивер пробыл там всю зиму, да только я сомневаюсь, что ему удалось решить все проблемы.

Мы не получали вестей от Бедивера с декабря до апреля. Зима стояла суровая, и торговцы не решались рисковать кораблями в бурном море. В конце сентября от него пришло сообщение о благополучном прибытии в крепость Максена; и еще одно в начале декабря. Рыцарь сообщал, что ему удалось решить некоторые вопросы, но, как и ожидалось, появились новые. Весной море успокоилось. Пришло еще одно письмо, только написано оно было вскоре после того, декабрьского. И в нем уже были новости похуже. Максен уперся и требовал, чтобы Бедивер нарушил клятву верности Артуру и остался в Малой Британии, возглавив войска Максена.

* * *

«Я отказался от подобного предложения, — писал Бедивер. — Король разгневался, назвал меня предателем. Дескать, здесь моя родина, а там — чужбина. Он не хочет и слышать о единстве Империи. По его мнению, Империя мертва и пусть остается такой и дальше. Он так разъярился, что я почел за благо провести зиму в поместьях моей семьи на юго-востоке. Завтра туда и отправлюсь. В Британию вернусь весной, как только позволят дороги и ветры — если вы не пожелаете иного, милорд. Но я не вижу смысла оставаться. Переговоры с Максеном бессмысленны».

* * *

Артур согласился со своим советником и подписал приказ о возвращении. Бедивер вернулся в Камланн в мае. Я думала, что все наши отношения остались в прошлом, но оказалось, что это не так.

Был чудесный весенний полдень. Я вошла в Зал с каким-то делом и застала толпу, громко приветствовавшую нашего военачальника. Там стоял и Артур, сжимавший единственную руку Бедивера. Сам рыцарь выглядел измученным и несчастным. Пока он отсутствовал, я иногда скучала по нему, но думала, что наша губительная любовь умерла, а скучаю я просто по старому другу, который давно в отъезде. Однако стоило мне войти, как он сразу что-то почувствовал и поднял глаза, пытаясь отыскать меня поверх голов собравшихся. Наши глаза встретились. Он не улыбнулся, но что-то произошло, будто лопнула перетянутая струна арфы. Сердце мое пропустило удар, а то и два, и я с ужасом поняла, что ничего не кончилось, что я все еще привязана к нему, и что он не забыл меня и хочет чего-то большего, чем один единственный взгляд. С этого момента мне опять пришлось избегать его.

В начале июня мы отправили Гавейна с Гвином в Малую Британию. Пришлось отправить. Максен ввел слишком высокие тарифы на экспорт вина. Тут же посыпались жалобы от торговцев и дворян, которых снабжали торговцы. Расцвела контрабанда. Кое-кого из контрабандистов поймал и казнил Максен, и теперь их кланы осаждали нас прошениями о мести, справедливости и вире за кровь. Были люди, бежавшие от нашего правосудия в Малую Британию, и неплохо там устроившиеся. А по предыдущим договоренностям их следовало выдать нам. Опять петиции. Так что Гавейн и Гвин везли с собой самые жесткие предписания: в случае невыполнения наших требований — торговая блокада и предоставление убежища всем беглецам-бретонцам.

Сопровождал их Рис, слуга Гавейна. Не очень-то ему хотелось расставаться с женой и детьми. Мы с ним собирали припасы в дорогу, и слуга ворчал, что не так уж и нужен Гавейну в этом путешествии.

— С ним же сын будет, — говорил он мне, — присмотрит за отцом. Уж во всяком случае, позаботится, чтобы с лордом хорошо обращались. А милорд, в свою очередь, будет заботиться о сыне. Ну и прекрасно они бы без меня обошлись. — Рис усмехнулся и добавил: — Я-то этого парнишку знаю куда дольше, чем господин. Вот бы он удивился, расскажи я ему.

Рис, как ни странно, давно знал о Гвине от самой леди Элидан. Но она взяла с него клятву, что он ни словом не обмолвится о сыне своему господину.

— Я бы, может, и рассказал теперь, — бормотал он, укладывая дорожные сумки, — да смысла нет. Сами узнают.

— А я думаю, ты им обоим понадобишься, — высказала я свое мнение. — Максен для Гавейна палец о палец не ударит. Он и для Бедивера не очень старался. Так что слуга им обязательно понадобится. Нужен же человек, которому доверять можно.

— Ваша правда, миледи, — Рис вздохнул и провел рукой по волосам. — Да я не против. Эйвлин рожать собралась в октябре, ну и конечно хотела, чтобы я под рукой был. Милорд непременно отправит меня обратно пораньше, если переговоры затянутся, как в прошлый раз, только лучше бы и вовсе не ездить. Нам ведь здорово повезло с двумя здоровыми детьми, да и Эйвлин сейчас в порядке, а все-таки боязно. Хотя я всегда знал, что если пойду к господину в слуги, ездить придется много, так что теперь поздно жаловаться. А там, глядишь, и вопросы уладятся.

Не уладились. Под угрозой торговой блокады Максен тариф отменил, но виру за казненных контрабандистов выплачивать категорически отказался. А про тех, кто скрылся от нашего правосудия, он как будто и слыхом не слыхал. После обмена письмами наши послы вернулись посовещаться, и вновь отплыли, но переговоры, судя по всему, затягивались: как обычно, Максен, уступив в одном, тут же нашел пять новых причин для раздора с нами. Только к сентябрю удалось кое-как договориться, причем договоренности не устраивали ни нас, ни Максена. Послы вернулись. По-хорошему, вскорости следовало бы послать их обратно, но стало не до того.

Еще весной Мордред написал, что откладывает визит в Камланн до решения