Кристина в отчаянии кусала губы.

Я обнял её и прижал к стене.

— Ты... — дёрнулась Кристина. — Что ты де...

— Тише! — прошипел я.

Обнял её покрепче, чтобы уж точно не вырвалась, и прижался губами к губам.

— Кхех... — раздалось за спиной.

Я обернулся — так, чтобы заслонить собой Кристину. Тихо, но очень строго спросил:

— Ты чего не спишь, Гаврила?

— Дак, это... — забормотал «дядька».

Он тащил на спине тюк, нагруженный бельём. Увидев меня — очевидно заслоняющего собой даму, — мгновенно оценил обстановку. И сделал вид, что встретить курсанта в полночь на чёрной лестнице — обычное дело. Ткнул пальцем в тюк:

— Полотенца, вот, свежие несу. Надобно их с утра, конечно. Да только утром я, того... Занят.

Я вспомнил гуляющие среди курсантов сплетни о том, что по ночам Гаврила наведывается к одной из прачек. Объективная причина управиться с профессиональными обязанностями вечером, понимаю.

— Ну так и ступай, — буркнул я. Вытащил из кармана купюру, сунул «дядьке» в карман мундира. — Бог в помощь.

— Здравы будьте, ваше сиятельство, — обрадовался Гаврила. — А я — чего?.. Я — ничего. Иду себе, по сторонам не глядю. А и глядел бы — чего я там увижу, в темноте-то?

С этими словами он скрылся в коридоре.

Я взял Кристину за руку. Шепнул:

— Идём.

В этот раз она не сопротивлялась. Шла по ступенькам, держась за мою руку и не произнося ни слова.

Вырвалась только, когда мы оказались на аллее. Объявила:

— Ваше... Ваше поведение, господин Барятинский, столь возмутительно, что у меня просто слов нет!

Щёки Кристины пылали. Глаза горели гневом. Я невольно залюбовался.

Пообещал:

— О Гавриле не беспокойся. Свой человек, не сдаст. Да даже если бы захотел — он тебя не видел. Не узнает при всём желании.

— Всё равно это возмутительно!

Кристина развернулась на каблуках и сердито зашагала по дорожке.

— Ну да, — усмехнулся я. — Лучше было бы, конечно, если бы Гаврила догадался, чем мы на самом деле собрались заниматься.

— Не стоит переоценивать догадливость прислуги, — буркнула Кристина.

— Не стоит недооценивать их догадливость, — хмыкнул я. — Далеко нам идти?

Кристина фыркнула и не ответила.

Ну, в общем-то её можно понять. Вряд ли горделивой госпоже Алмазовой хоть раз доводилось переживать что-то подобное. А куда мы идём — я уже и без неё понял.

* * *

Руководитель кружка заговорщиков оригинальностью мышления определенно не блистал. Собрание вновь происходило в дощатой пристройке позади летнего театра. У входа снова стоял караульный.

В прошлый раз я видел его издали, как выглядит, не разглядел. Сейчас, когда мы с Кристиной приблизились, караульный эффектным жестом сбросил с головы капюшон.

— Серьёзно? — вырвалось у меня.

Вместо человеческого лица на нас смотрела гладкая белая маска. В точности такая, как сотворила для меня Надя — только без дурацких чёрных молний на щеках.

Караульный явно ожидал от меня другой реакции. Обиженно проворчал:

— Ты не должен видеть наши лица.

— Не буду даже пытаться, — заверил я. — Если захочу полюбоваться на красивое лицо, могу просто повернуть голову. — И посмотрел на Кристину.

— Прекрати, — снова покраснев, прошипела та.

А караульный заслонил собой проход, не позволяя нам войти в пристройку. Строго спросил:

— Пароль?

— Сила и слава! — сказала Кристина.

— Отныне и навсегда! — серьёзно кивнул караульный. — Проходите, — и отошёл.

Вот, честное слово, не знаешь: смеяться над этими горе-конспираторами, или всплакнуть над их наивностью.

«Это — дети, Капитан, — напомнил себе я. — Избалованные, выросшие в любви и заботе дети. Их жизнь не зависит от умения скрываться — как в детские годы зависела твоя. Хоть ты и был тогда гораздо младше... Концерны боролись с Сопротивлением жестоко и не щадили никого. На возраст повстанцев им было плевать. А для этих „заговорщиков“ всё происходящее — увлекательная игра, не больше. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них отдаёт себе отчёт, как именно по закону полагается расценивать их деятельность. Если узнают, что за участие в таких собраниях их могут отчислить из академии — искренне удивятся. А пожалуй, что и обидятся насмерть, будут требовать от высокопоставленных родителей, чтобы те вступились и „сделали что-нибудь“... То есть, сейчас, на первом этапе — это игра. Помни, для чего ты здесь, Капитан. А пока — веди игру по правилам, установленным этими детьми».

Мы с Кристиной шагнули в пристройку.

Внутри царил полумрак. Темноту разгоняла единственная свеча — в подсвечнике из чернёного серебра. На широкой полке, сколоченной из грубых досок, эта дорогая, изящная вещица смотрелась странновато. Полка крепилась к стене. Летом над ней, должно быть, висело зеркало, а сама полка заменяла актерам гримировальный столик. Летом здесь, кстати, наверняка намного уютнее. Сейчас из пристройки вынесли всё, что не было приколочено. Остались только полка да деревянные лавки вдоль стен — на которых и расселось благородное собрание.

Я быстро оглядел заговорщиков.

Как и предположил в прошлый раз — восемь. Шесть парней, две девушки. Все — в таких же личинах Фантомаса, что и на караульном. Со мной и Кристиной будет десять человек. Не так уж много, в общем-то. Хотя и не сказать, чтобы мало — учитывая, что всё только начинается. Следует признать, что агитация у врага поставлена неплохо.

Моё появление собравшиеся встретили изумленным ропотом.

— Барятинский?!

— Быть не может!

— Как?! Почему?!

— Ты не говорил нам, что это будет он! — вскочив с места, выкрикнул один из «Фантомасов» голосом Жоржа Юсупова. — Я требую, чтобы он немедленно покинул это... этот... в общем, чтобы он ушёл!

Судя по поднявшемуся гулу, большинство собравшихся были с Юсуповым согласны.

Глава 17. Для чего я сюда пришёл

— К порядку, господа, — строго сказал тот, к кому обращался Юсупов. Голосом Рабиндраната, разумеется. — Я пока ещё ничего не решил. Как вы знаете, по нашим традициям всякий, кто претендует на присоединение к сообществу, обязан доказать, что он этого достоин.

— А я ничего такого не доказывала, — удивилась одна из девушек. По голосу я узнал Долгополову. — Ты просто подошёл ко мне и сказал, что…

— Не перебивайте меня, Екатери… то есть, уважаемая госпожа, —