– Я знаю, отче, – вконец погрустнел ювелир, – но не могу бросить профессию. Она уже стала частью меня… А может, это я сам стал частью этого чудовищного ремесла. Мне постоянно нужны деньги. Большие деньги.

София чувствовала себя ужасно неловко, присутствуя при таком странном разговоре, больше напоминавшем исповедь – если она правильно понимала значение этого старого слова. Девушка боялась не то что пошевелиться – дышать, чтобы ненароком не напомнить о своём существовании и не нарушить совершенной интимности атмосферы. Но кажется, больше это ровным счётом никого не смущало. На Софию просто не обращали внимания, словно она была пустым местом! В конце концов это стало даже немного обижать.

– Что ж, сын мой, мой долг сообщить тебе, что с каждым днём ты всё более отдаляешься от света. – Голос святого отца по-прежнему был доброжелателен и ласков, хотя произносил нелицеприятные вещи. – Пламень святой веры постепенно гаснет, не находя духовной пищи. Ты сильно изменился, Себастьян. Ты уже несёшь в себе грех. Совсем скоро ты ничем не будешь отличаться от тех, кто приходит сюда с пустой душой, с пустыми глазами, надеясь просто переждать пару дней какие-то свои неприятности и вновь окунуться в непрекращающуюся суету иллюзорного мира. А это значит, тебя невозможно будет спасти.

Ювелир вздрогнул, будто обжёгшись.

– Мне больно слышать такие слова, отче, – чуть слышно прошептал он. – Однако я не смею… и не стану отрицать их. Мне бы хотелось назвать вас жестоким, но вы правы. Вы были правы и тогда, в самом начале моего пути, когда сказали, что, упав в грязь, невозможно остаться чистым. У меня не получилось – не хватило сил. Пожертвовав оболочкой, я надеялся уберечь от этой проклятой грязи хотя бы внутреннюю суть, но, похоже, и тут потерпел поражение. Но я всё ещё надеюсь однажды принять истину, если это возможно для таких, как я.

София уже давно догадалась, что, находясь в этом необычном доме, она вновь преступает закон. Это была церковь. Самая что ни на есть настоящая церковь Изначального, объявленная в Ледуме диким пережитком прошлого и, разумеется, запрещённая. Оазис веры в пустыне неверия, скрытый от посторонних глаз и недостижимый, как мираж. Почти невозможный. Неужели кто-то в их городе продолжает приходить сюда? Наверное, да, иначе зачем бы этому необычному человеку продолжать сохранять здесь всё это, ежедневно рискуя жизнью? И как только он умудряется быть таким поразительно беззаботным, живя в состоянии постоянной смертельной опасности?

– Я не могу настаивать, сын мой, и силой принуждать тебя прийти к свету. – Голос мужчины был таким проникновенным, что Софии самой страстно захотелось припасть к его ногам и честно сознаться во всех проступках, плача и покаянно заламывая руки. Так убедительно и пылко, и притом небрежно-спокойно, мог говорить только истинный проповедник, смысл жизни которого – вдохновлять и обращать в свою веру. Это были люди особого сорта, имеющие власть над сердцами, которую, как говорили, даровал им сам Изначальный. – Это возможно сделать только по доброй воле, и ты об этом извещён. Ты делаешь свой выбор осознанно, зная о последствиях, и в свой час пожнёшь все худые плоды. Конечно, я не оставлю тебя без помощи. Это святое место, и каждый, кто нуждается, получит здесь кров и пищу, физическую или духовную. Вы можете остаться – на столько, на сколько это необходимо.

Он легко коснулся головы ювелира, давая благословение и завершая разговор.

– Благодарю вас, святой отец. – Себастьян поднёс ко лбу сложенные руки и поднялся.

***

– И часто ты бываешь здесь? – негромко спросила София, когда после более чем скромного ужина ювелир указал девушке её комнату. Сама атмосфера старинного дома не позволяла повышать голос, говорить быстро или – о ужас! – смеяться. Если честно, девушка чувствовала себя здесь немного подавленно, не в своей тарелке, хоть и казалось, что даже сами стены пропитаны ощущением благостного покоя, умиротворения и тишины, которая была здесь с сотворения мира.

– Если бы не этот дом, я предпочёл бы совсем не приезжать в Ледум, – честно признался Себастьян. Он открыл незапертую дверь и сделал приглашающий жест внутрь, деликатно оставаясь за порогом. – Я приезжаю только сюда.

Комната оказалась не то чтобы маленькой – просто крохотной. Она больше напоминала узкую нишу с простым деревянным лежаком у стены. Из других предметов мебели имелся лишь низенький столик с одной-единственной, зато увесистой книгой в твёрдом тёмном переплете.

– Не слишком-то тут уютно. – София ошарашенно повертела головой, но больше никаких элементов интерьера не обнаружилось. Даже окна и того в комнатке не было, если не считать узкой щели под самым потолком, необходимой для поступления кислорода.

– Обращай внимание на суть, а не на то, что видимо глазу и может оказаться лишь уловкой сознания, несуществующей иллюзией, – невесело усмехнулся ювелир, думая о своем. – В вашем городе здесь самое комфортное место для жизни.

– Но как этому человеку удаётся выживать, да еще и содержать такой особняк? – недоумевала девушка, зябко обхватив руками плечи. – Земля в Ледуме баснословно дорога. И почему городская стража до сих пор не арестовала его?

– Конечно, у святого отца есть официальное занятие, для отвода ненужных подозрений, – кратко объяснил Себастьян. – Кроме того, церковь испокон веку существовала на пожертвования добрых людей.

– Таких, как ты? И ты исправно платишь десятину? Для спасения души?

Ювелир покачал головой, помрачнев ещё больше обычного и начиная горячо раскаиваться, что не бросил любопытную девицу на площади.

– Спокойной ночи, София. Здесь принято ложиться спать и вставать рано.