Поэтому, когда пришли сны, сильф был даже рад, считая их заслуженной расплатой за совершённый когда-то неисправимый грех. Моник ушла, и её не вернуть. Моник умерла, и ювелир духовно умер вместе с нею, добровольно и без колебаний поставив крест на собственной жизни. Иное поведение выглядело в его глазах недопустимым и недостойным. Любую судьбу надлежит принимать спокойно, даже если это судьба одинокого изгнанника.

Терзаемый чувством вины, ювелир сам назначил себе наказание, и это немного помогло пережить и смириться. Он сделал для себя запретными любые чувства, любые радости, само понятие счастья. И после каждого кошмара просыпался с ожившей глухой болью в сердце, к которой одновременно примешивалось чувство болезненного удовлетворения, знакомое всем, занимающимся самобичеванием. И эта боль помогала чувствовать себя живым.

В те дни Себастьян дал себе слово, что Моник будет жить всегда – в его снах, в его памяти, в его чувствах. Это всё, что он может сделать для неё. Это всё, что он может дать любимой в посмертии.

Но всё это было давно. Сейчас же внезапно подумалось, что, когда он сам умрёт, в целом мире не заплачет ни одна живая душа. Даже единокровная сестра, жизнь которой полностью зависела от него с самого детства, вряд ли вспомнит о ювелире. Уже больше десятка лет Альма находилась в одном маленьком монастыре в Аманите, куда он с большим трудом её устроил. Когда Себастьян навещал сестру, привозя нужные лекарства и средства на её содержание, Альма даже не всегда замечала, что брат рядом, скользя взглядом как будто сквозь. Ювелиру трудно было признать, но этот тёмный зелёный взгляд становился всё более неприятен ему и временами даже пугал.

Прежде Себастьян искренне любил и жалел сестру. Именно ради неё когда-то давно он отважился кардинально изменить свою жизнь. Условия в общине стали совсем невыносимы, и Себастьян решил бежать в ближайший полис, чтобы там попытать счастья, найти себе применение и заработать хоть немного денег. К его радости, навыки сильфа, превосходящие человеческие, упорство и ум легко позволили ему стать вором, а позднее – профессиональным высокооплачиваемым элитным вором. Ювелиром.

Но ради жизни Альмы, напоминавшей бессмысленное существование растения, за долгие годы им были убиты десятки людей, его собственная жизнь превратилась в кровавый кошмар. Конечно, Себастьян не имел морального права обвинять в этом сестру и возлагать какую-либо степень ответственности на неразумное, по сути, существо. За всё в ответе только он сам. За всю эту мрачную сказку, у которой не будет счастливого конца.

Иногда ювелиру казалось, что он лжёт, чудовищно лжёт самому себе. Бережно хранит в сердце образ Моник только затем, чтобы убедить самого себя, что он не такой уж подлец. Заботится об Альме лишь потому, чтобы иметь оправдание жить той жизнью, которую сам – сам, добровольно! – выбрал. Где правда, где ложь? Как различить их в собственном сердце, особенно когда в нём царит кромешная темнота?..

Самое контрастное из всех возможных, сочетание чёрного и белого производило удивительный эффект динамики: так чередуются в извечном круговороте ночи и дни, тьма и свет, смерть и жизнь. Мир в чёрных и белых красках казался таинственным и притягательным, хоть и немного жутким.

В сильном раздражении Себастьян стукнул кулаком по стене, стремясь избавиться от некстати нахлынувших воспоминаний. К его удивлению, камень под рукой подался, что-то со вздохом просыпалось между пальцев, оставив на стене небольшое ячеистое углубление. Хм, это нечто новое…

Приглядевшись внимательнее, ювелир обнаружил, что мир окончательно утратил сходство с действительностью, напоминая театр абсурда. Мир был игрушечным! Сплетённым из чёрного и белого бисера. Убеждаясь в шокирующей догадке, Себастьян ещё раз ударил в углубление. Нити реальности разорвались, гладкие бусинки бытия одна за другой заскользили под ногами, зашуршали, как внезапный ночной дождь. Он обрёл власть над сном!

Войдя во вкус, Себастьян со всех ног побежал по коридору, стремясь увидеть, что ждёт его дальше. Знакомые стражи на прежнем месте… Удар… второй. Кукольные тела упали, рассыпались блестящими алыми бусинами. Фонтаны бусин! Такое буйство цвета дико смотрелось на строгом чёрно-белом фоне. В тишине, почти первозданной, Себастьян оглушительно громко расхохотался нелепому контрасту, подспудно надеясь, что в конце концов не сошёл с ума.

Это было бы совсем некстати.

Стены продолжали осыпаться, ходить ходуном, содрогаясь волнами. Шелестящие бусины уже заполонили весь коридор, доходя до колена сильфа. Идти дальше нельзя – впереди нет ничего, решительно ничего. Там пустота. Сон сохранился только вокруг, в непосредственной близости от ювелира, но и здесь продолжал исчезать на глазах.

И почему только он никак не просыпается?

– Постой! – раздался в его сознании знакомый встревоженный голос. – Не разрушай сон! Не беги снова. Ты должен посмотреть в лицо своему прошлому. Ты должен без страха встретиться с ним.

Вот это было совсем неожиданно – и неприятно.

– София?

Себастьян почувствовал внезапное раздражение, как если бы кто-то подсмотрел за ним в его собственной душе. Весьма гаденькое ощущение. Было бы неплохо, чтобы твои сокровенные мысли и переживания всегда оставались при тебе. Как хорошо, что это только глупый сон. Не правда ли?

– Ты долгие годы хотел увидеть, что стало с Моник, чтобы никогда больше не возвращаться к этому, – терпеливо продолжил голос. – Ты сможешь. Поверь, сегодня ты сможешь закончить это.

Ювелир насторожился. Никогда прежде в снах не было последовательной логичной связи друг с другом. Робкая догадка кольнула сердце, но разум по-прежнему отказывался верить в неё. Это попросту невозможно. Проклятье! Это совершенно невозможно, так?

– Ты ведь не плод моего воображения? – тяжело произнёс Себастьян, даже не надеясь на иной ответ. Определённо, это был риторический вопрос. – Ты здесь, в моем сне, чёрт тебя побери.

Голос долго, непозволительно долго молчал. Шелест бусин прекратился. Приглядевшись, ювелир заметил, что они застыли в пространстве, там, где их застало это страшное мгновенье: в полёте или в паденье, смотря как посмотреть. Время будто остановилось… нет, оно на самом деле замерло. Как же это обычно называют – момент истины? Кажется, именно так.

– Ты ведь давно это понял, Серафим, – наконец виновато отозвалась София, поняв, что отпираться бессмысленно. – По крайней мере, твоё подсознание. Посмотри, что оно сотворило с тканью сна, пытаясь выдворить чужака. Это просто невероятно… впервые вижу подобную ментальную силу.

– Так вот, значит, каковы твои таланты, Искажённая, – только и прошептал ювелир, непроизвольно сжимая пальцы в кулаки. – Да как только ты посмела!..

– Именно так, Себастьян, – со вздохом призналась девушка, мягко произнося его имя. – Таковы таланты, данные мне от рождения. Я могу проникнуть в разум любого человека в то время, пока он спит. Я могу сделать его свободным в сновидениях или же направлять их в нужное русло. Я могу мешать сны и явь, путать или подбрасывать мысли, могу вывести душу на чистый свет – или бросить в тёмных лабиринтах подсознания. Обычные люди не замечают ничего необычного… никакого стороннего влияния… но только не ты. Ты не такой, как все. Видимо, природа сильфа сделала тебя более чутким и внимательным, чем простой смертный. Хорошо понимаю твой гнев, но я всего лишь хотела помочь. Прости.