последние годы правления Сталина инициативность бюрократии, действительно, была подавлена страхом. Следует помнить, однако, что до середины 1950-х годов существовало не так уж много стран третьего мира, с которыми можно было бы торговать; в действительности до 1950-х не было крупной международной торговли, кроме имперской, и она стала медленно расширяться и диверсифицироваться только по завершении этого периода. Сталин так и не дожил до ростков грядущей глобализации. Идеологический сдвиг в руководстве не идет ни в какое сравнение с изменениями в структуре возможностей, породившими энтузиазм особого рода. Если в 1930-е годы советский дискурс о торговле пытался оправдать внезапную, нежелательную автаркию, то теперь ему нужно было согласовываться с бурным ростом и разнообразием этой новой эпохи торговли.

Вопреки многочисленным нарративам, описывающим СССР как государство, активно ищущее себе экономических партнеров с середины 1950-х годов, чаще всего первыми шли на контакт, инициировали обсуждение торговых соглашений и проектов помощи именно правительства стран Юга[337]. И Советский Союз, особенно на начальном этапе глобализации, редко отказывал этим молодым правительствам в просьбах. Деколонизация быстро и неизбежно изменила мировосприятие официальных лиц как в Москве, так и в Вашингтоне, она радикально трансформировала восприятие самой идентичности Западной Европы [Ross 1995]. Советские лидеры приводили свои идеи в соответствие со стремительно меняющимся миром. Они приветствовали перемены, сулящие выгоду, если мы примем во внимание положение и отсутствие минимального влияния СССР в странах глобального Юга. Но было бы неверно характеризовать Советский Союз как сверхдержаву, расширяющую сферу влияния и приумножающую свою глобальную власть, – чаще всего именно мир тянулся к Советскому Союзу.

Одними из первых постучали в советскую дверь индонезийцы. Дипломатические отношения с Индонезией были установлены в начале 1950 года, примерно через месяц после обретения ей независимости от голландского колониального господства. Только четыре года спустя обе страны обменялись посольствами. Правительство отправило в СССР Субандрио, близкого соратника лидера националистов президента Сукарно, возглавлявшего революцию против голландцев. По прибытии в Москву Субандрио незамедлительно сообщил советскому руководству о том, что одной из его основных задач является установление тесных экономических отношений между Советским Союзом и Индонезией[338].

До этого момента между двумя странами не существовало непосредственных экономических связей, но Субандрио, проработавший послом в Лондоне последние четыре года, сообщил советскому руководству, что в действительности оно на протяжении многих лет покупало индонезийские товары в Англии и Голландии[339]. Он выразил надежду на то, что прямые отношения с Советским Союзом ослабят экономическую зависимость Индонезии от Голландии и Запада в целом. Ожидая прибытия в Москву после переговоров с болгарами министра торговли Индонезии, Субандрио получил указание выяснить советскую позицию по вопросу отношений. Он, вероятно, допускал, что суровое обращение Сукарно с коммунистами сделает все индонезийские предложения непривлекательными для советской стороны[340]. Кроме того, Субандрио пояснил, что Индонезии было трудно установить прямые торговые отношения с другими развивающимися странами, поскольку все они полностью зависели от голландских и английских судов, а для Советского Союза, с его быстро растущим торговым флотом, эта проблема не стояла так остро[341]. Советское руководство ухватилось за возможность наладить прямые поставки каучука и других сырьевых товаров, ранее покупаемых на международных рынках, которые индонезийцы с радостью обменивали бы на советское промышленное оборудование.

Трудно представить себе, чтобы Сталин отказался от такого выгодного предложения, но, впрочем, он и не отказывался. В феврале 1951 года индонезийское правительство обратилось к советским торговым представителям в Голландии и Швеции с просьбой заключить торговое соглашение[342]. Оно предлагало резину, олово и джут в обмен на сельскохозяйственную технику, швейные машины и другое мелкое оборудование. Правительство высказало пожелание, чтобы «инициатива торговых переговоров исходила от нас [советской стороны]»[343]. В сталинское время Индонезия выходила на международную арену осторожно; индонезийские товары продавались в основном через голландские фирмы, а индонезийские торговые представители общались с иностранными коллегами только в качестве «наблюдателей» во время голландских переговоров с другими странами. Тем не менее советское руководство согласилось и даже было готово обсуждать военные поставки (хотя и не через Министерство внешней торговли), о которых просили индонезийцы. Но индонезийское правительство передумало, и Сталин умер прежде, чем Субандрио отправился в Москву с решительными намерениями[344].

Несмотря на доброжелательность с обеих сторон, экономические отношения с Индонезией не были безоблачными; при этом инициатива всегда находилась в руках индонезийцев. После того как Субандрио заложил фундамент этих отношений, в 1955 году страны стали чаще обмениваться делегациями, что привело к заключению соглашения о торговле и помощи и визиту Сукарно в Москву в 1956 году. Это соглашение пылилось в индонезийском парламенте и не было ратифицировано правительственными фракциями, опасавшимися охлаждения отношений с Соединенными Штатами. Кроме того, к 1957 году весь приобретаемый за конвертируемую валюту – преобладающий способ обмена в индонезийской по преимуществу рыночной экономике – импорт из Советского Союза был сведен к минимуму. Это привело к аннулированию контрактов с частными индонезийскими фирмами, следовавшими правительственным директивам по экономии твердой валюты, на которую в 1957 году предполагалось приобрести около 75 % советской продукции[345]. Не последнюю роль в ухудшении политической ситуации с конца указанного и на протяжении 1958 года сыграло ЦРУ, активно отправляющее тайную военную и экономическую помощь мятежным армейским офицерам на островах Суматра и Сулавеси[346]. В первом из многих последующих подобных случаев циничное американское вмешательство привело к тому, что представители армейского сообщества и другие члены коалиции Сукарно отбросили в сторону сомнения и по поводу укрепления экономических отношений с Советским Союзом образовалась консолидированная позиция [Boden 2008: 115–116]. В первую очередь индонезийское правительство объявило о монополизации внешней торговли страны. Как и следовало ожидать, этот шаг оказал благотворное влияние на советский экспорт, который, за счет военных закупок и продовольствия, вырос в том году в пять раз, что компенсировало последовавшее за поддержанным США военным восстанием резкое падение производства в Индонезии продовольствия[347]. К апрелю 1958 года внутриполитические разногласия по поводу советской помощи были преодолены, и правительство Сукарно наконец смогло ратифицировать заключенное двумя годами ранее соглашение о помощи, что позволило построить финансируемый СССР сталелитейный завод, завод по производству фосфорных удобрений и завершить другие промышленные, культурные, образовательные и инфраструктурные проекты[348]. В вопросах помощи и промышленного экспорта в Индонезию советское руководство уступило инициативу индонезийскому правительству, которое само предлагало все проекты помощи и определяло спектр приобретаемых советских товаров[349]. Иными словами, на биполярном рынке времен холодной войны индонезийцы нуждались не в идеологическом ориентире, а в источнике капитала, промышленных технологий и технических ноу-хау. После того