Шрифт:
Закладка:
– Где сейчас сын твой? – спросил Пётр.
– Где же ему быть? Дома валяется. Я ему, заразе, все кости пересчитал. Здоровенный дрын об него сломал.
Ситуация ясней не стала. Даже, скажем так, наоборот.
– И ты думаешь, этого достаточно, чтобы я дал команду его не холостить? – Ну, нормальный вопрос.
– Христом Богом молю, князь-батюшка, я ему больше даже квасу пить не дам, не то что мёду, будет одну воду колодезную до самой моей смерти пить. Понимаю, что дрына мало. Фоме ухо отрезали. Давай я сам ему тоже ухо отрежу, только не холости! – Сидор опять бухнулся на колени и обхватил ноги Пожарского.
«Все страньше и страньше», – решил Пётр и сделал ещё одну попытку.
– А что Фома теперь? – Неплохой вопрос.
– Фома поставил свечку в храме за то, что уха, а не естества лишился. Пить и жену бить навек зарёкся, – отпустил княжьи ноги и перекрестился Сидор Косой.
– Вот видишь, значит, не зря ему ухо отрезали. Может, и твоему сынку поможет? – Пётр начал врубаться в ситуацию.
Кто-то отрезал его именем какому-то Фоме ухо за то, что тот напился и избил жену. Радикально, конечно, но ведь подействовало. Так вся Нижегородская губерния скоро пить бросит. Вот чего не хватало Горбачёву! Положительных примеров.
– Князь-батюшка! – опять свалился Сидор. – Мы ведь бортники, как нам медовуху-то не попробовать? Что ж людям продавать? А вдруг не получилась?
«Ага, – улыбнулся бывший генерал, – профессиональное заболевание виноделов – алкоголизм».
– Всем обществом тебя просим, князь-батюшка, не холости Петьку. Мы всем миром за ним присмотрим. Если он ещё раз хоть каплю в рот возьмёт, всем нам уши режь! – Мужики тоже бухнулись на колени.
– Добрый я сегодня, радость у меня, – поднял их с колен княжич. – Замечательную переработку придумал. В честь этой радости прощаю я Петьку Косого. Только с одним условием. Ты, Сидор, будешь раз в два дня обновлять сыну синяк в течение двух седмиц и при этом говорить: «Не бей бабу, не пей мёду». Договорились?
– Да я его месяц каждый день дубасить буду! – радостно заголосил бортник и снова бухнулся на колени.
Еле выпроводил их Пётр. И пошёл искать Коровина, чтобы тот ему прояснил ситуацию.
Лукаш Донич, нижегородский ювелир, сидел за обеденным столом. По другую сторону стола сидела его жена Габриэла. Только на столе стояли не тарелки с едой. Там лежали две кучи денег. Не кучки, а именно кучи. Одна была из золота, вторая – из серебра. Золотая, понятно, была поменьше. Но, Пресвятая Богородица, это, скорее всего, было всё золото Нижегородской губернии.
Княжич придумал ловкий ход для продажи «перьевых ручек». Они с Лукашем пришли вечером в гости к государеву дьяку Фёдору Фёдоровичу Пронину. Сначала хозяин угостил дорогих гостей китайским чаем с медовыми пряниками, а потом началось действо.
– Хочу подарить тебе, Фёдор Фёдорович, несколько безделиц, что делают в Пурецкой волости. – И княжич поставил на освобождённый стол две большие корзины, прикрытые тряпицами белыми.
– Али беда у тебя, княжич, кака случилась и просить чего пришёл? – не разгадал их намерения государев дьяк.
– Нет, Фёдор Фёдорович, беда у тебя, и, наоборот, я пришёл тебе помочь. – Пётр Дмитриевич хитро улыбнулся.
– Какая же это беда у меня, что я про неё и не знаю? – тоже улыбнулся, поддерживая игру, Пронин.
– А беда у тебя такая, Фёдор Фёдорович, что попрятали купцы деньги в сундуки и боятся их оттуда доставать. Война ведь и разбой кругом. Только война на днях кончилась. Замирился государь с ляхами на четырнадцать с половиной лет. Пришлось, правда, Смоленск с прочими мелкими городками ляхам уступить. Но ничего. Это временно. Я вот подрасту, и Смоленск мне ляхи сами отдадут, да ещё половину Речи Посполитой, только чтобы я другую половину не трогал, – снова невесело улыбнулся князь, показывая, что шутит.
А у Лукаша Донича от этих слов мороз по коже прошёл. Не шутит княжич. Так и будет. Пресвятая Богородица, как хорошо, что он, Лукаш, оказался среди друзей этого подростка, а не среди врагов.
– Вот и надумал я провести встречу одну с твоей помощью, что и тебе на пользу будет, – продолжал меж тем Пожарский.
– Что же за встречу ты затеял, Пётр Дмитриевич? – заинтересовался государев дьяк.
– Хочу я, Фёдор Фёдорович, чтобы пригласил ты завтра, после обеда и отдыха, гостей торговых, которые побогаче, и дьяков с подьячими, какие с купцами дела ведут, – предложил Пётр.
– И о чем ты с ними говорить хочешь? – понял Пронин.
– Вот смотри, Фёдор Фёдорович, я тут диковин разных, сделанных моими людишками, принёс, хочу, чтобы купцы их увидели и заказ мне сделали. Я продам, пятину заплачу. Они продадут, заплатят. Так казна и наполнится у государя. И мне хорошо, и тебе почёт от царя-батюшки.
С этими словами Пожарский вытащил на стол сначала два горшочка расписных с маслом сладким, потом последовали две пары валенок расписных, за которыми гонялся сейчас весь город. На этом первая корзинка опустела, и Пётр стал извлекать вещи из второй. Первыми на стол легли десять листов бумаги невиданной доселе ни дьяком, ни ювелиром белизны. Это было очередное чудо. Пётр взял аккуратно один листок и поднёс его поближе к свече. На бумаге появились прозрачные буквы, сложившиеся в два слова: «Пурецкая волость». Княжич убрал лист от огня, и буквы исчезли.
– Не колдовство ли это, отрок? – нахмурился государев дьяк.
– Вся бумага освящена настоятелем нашим, отцом Матвеем, вот о том грамотка. – Пётр достал исписанный ровным почерком ещё один лист бумаги. Внизу была печать с крестом.
– Как же сделано сие? – Пронин недоверчиво поднёс исписанный лист к свече. Буквы проявились.
– Если я расскажу этот секрет, то все станут так делать, а я лишусь прибыли.
Между тем Пожарский продолжал доставать из второй корзины диковины. Теперь настала очередь тарелок сетчатых и чудесным образом расписанных. Тарелки казались такими хрупкими, что их страшно было брать в руки. Княжич взял такую тарелку, поднял невысоко над столом и уронил. Диковина упала на стол с лёгким звоном и не разбилась.
– Они, конечно, бьются, но любая посуда ведь бьётся.
И напоследок на стол легли две перьевые ручки и чернильница-непроливайка.
– Это, Фёдор Фёдорович, – княжич взял одну ручку и снял с пера колпачок, – заменитель гусиного пера. Называется эта диковина перьевой ручкой. Писать ею гораздо удобней. – Пётр обмакнул перо в чернильницу и вывел на сверкающем белизной верхнем листе бумаги два слова: «Пурецкая волость».
– Попробуй сам, Фёдор Фёдорович! – И княжич протянул Пронину одну из лучших ручек, сделанных ювелиром, с золотым пером и гранёным лалом в лапе орла на колпачке.
Государев дьяк взял ручку дрожащими руками, затем обмакнул в странную чернильницу и пониже первой надписи вывел: «Нижегородская губерния».
