Шрифт:
Закладка:
Чудо…
Одно это слово взбудоражило Роберта куда больше, чем страх того, что нужно как-то сознаться родителям в раздавленном ноутбуке.
— Робушка-воробушка, — мама заглянула в комнату, и Роберт машинально спрятал ноут под подушку. — Я беляшей нажарила, пойдем.
— Я потом, — отмахнулся он, хотя пол дня грезил о беляшах.
— Все только тебя ждут, — надавила мама и вперилась в него выразительным взглядом. — Или ты о Василине думаешь?
Он вспыхнул и подскочил, стукнувшись лбом о второй ярус.
— Ни о ком я не думаю! — огрызнулся Роберт, потирая ушибленный лоб, и вылетел из комнаты, которую делил с Михой.
Конечно же, он соврал. Не мог он не думать о Василине. Роберт был уверен, что она снова взялась за старое и подстроила все так, чтобы Миха сшиб ее, а мама пригласила к ним домой. Хитрости Василине не занимать.
И эта мысль бросала Роберта то в жар, то в холод.
На кухне уже и правда все собрались. Правда, Роберта никто особо не ждал. Миха уже во всю уплетал беляш, да и папа не отставал, неизменно прихлебывая кофе. По непонятной причине он ел беляши исключительно со сладким кофе. От одного взгляда на это бесчинство Роберта начинало воротить.
— Да куда ж ты горячее хватаешь! — всплеснула руками мама и сунула Роберту стопку салфеток, когда он уронил на тарелку беляш и принялся дуть на пальцы.
— Я думал, они уже остыли, — буркнул Роберт.
Папа хмыкнул:
— Думать ты будешь, когда научишься, а пока просто делай, — отхлебнув из кружки, он проследил взглядом, как мама перетащила на свою тарелку третий беляш. — Мать, а ты куда так налегаешь? Лето еще не закончилось, а ты уже решила жировую броню наесть?
Мама вскинула на него обиженный взгляд. Вернув в миску беляши, она попыталась улыбнуться:
— И правда, чего это я. И так уже два съела, пока жарила.
Она обхватила руками кружку с вишнево-малиновым компотом и уставилась в окно, чтобы сыновья не заметили печаль в ее глазах. Но от Роберта это не ускользнуло.
Сколько он себя помнил, между родителями всегда были такие отношения. Папа что-нибудь ляпал, сердился или начинал играть в молчанку, демонстрируя свое недовольство. Мама винила себя, пыталась что-то исправить, замыкалась в себе. А потом, когда ее эмоции были на пределе возможного, папа дарил ей цветы, приглашал в кино или кафе, покупал все, что она захочет, становился просто идеальным мужем и семьянином. И мама расцветала: плечи расправлялись, походка становилась летящей, в глазах появлялся счастливый блеск, а на губах — любимая помада, которой она пользовалась только в хорошем настроении.
И так по спирали.
Как-то, когда мама весь вечер проплакала, Роберт спросил у папы, почему он так поступает. Ему не нравилось видеть маму такой. Не нравилось, что она становилась злой и раздраженной. Не нравился пересоленный суп и недожаренные котлеты — в таком состоянии мама будто забывала, как готовить. Не нравилось, что она начинала ругаться без причины и срывалась на них с Михой. Не нравилось напряжение, которое повисало у них дома.
— Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей, — продекларировал тогда папа и пояснил: — Понимаешь, когда все стабильно хорошо, женщина к этому привыкает. Любовь угасает, отношения портятся. Нужна встряска. Думаешь, почему у нас с мамой хороший крепкий брак?
— Регулярная встряска? — догадался Роберт.
— Именно. Пока половина родителей твоих одноклассников в разводе, у нас с твоей мамой по пять раз в год медовый месяц. Учись, пока я жив.
И Роберт учился.
И как удачно совпало, что в это время на него обратила внимание Василина. Он и раньше замечал ее — как никак в одной школе учились. А она еще и на глаза попадалась часто. Ну а уж когда она подошла к нему во время «окна», познакомилась и попросила одолжить книгу…
Тогда-то Роберт и понял, что, кажется, встретил ту самую, с кем можно было опробовать папин метод. Он начинал осторожно, с малого. То приближал к себе Василину, то отталкивал. Правда, на зимних каникулах, когда они оказались наедине в кабинете, он не смог сдержаться и едва не поцеловал ее.
Василина ему нравилась. Даже слишком. И как же тяжело было ее оттолкнуть, а потом игнорировать до самой весны. Роберту было невыносимо видеть ее в школе. После зимних каникул она здорово преобразилась. Василина и раньше была хорошенькой, но после несостоявшегося поцелуя она буквально из кожи вон лезла, чтобы стать самой красивой девушкой в школе.
Ему приходилось прятаться от нее в кабинетах, библиотеке, раздевалке для мальчиков, в буфете… Иначе бы ему просто сорвало крышу, и он поцеловал ее при всех прямо в коридоре.
А этого допускать было нельзя.
Когда его наградили поездкой в санаторий, Роберт выдохнул с облегчением. Две недели вдали от города, школы и Василины. И все шло хорошо, пока он не столкнулся с ней в санатории.
Роберт решил, что сошел с ума, когда увидел ее в очереди в регистратуре. Но это действительно была она.
Так, он оказался вдали города. Школы. И рядом с Василиной. На целых две недели.
Кожа Роберта до сих пор покрывалась мурашками, когда он вспоминал их короткий роман. Интрижку, как пренебрежительно обозвал он свои первые чувства, чтобы оттолкнуть Василину. Устроить ей встряску.
Только почему-то после этого их отношения не стали крепче, как между родителями. Василина перестала попадаться ему на глаза, даже наоборот — стала избегать его. Она снова стала обычной — просто хорошенькой — и растеряла те толпы поклонников, которые вились вокруг нее всю третью четверть. Василина больше не искала с ним встречи, не пыталась заговорить или обратить на себя внимание. Она будто… потеряла к нему интерес.
Роберт два месяца корил себя за то, что перестарался совстряской. У папы она выходила куда более филигранно. А Роберт же просто все испортил.
И он пытался выбросить Василину из головы, зарывшись в книги. И, кажется, даже успешно. Она перестала ему сниться. Кетчуп снова стал просто кетчупом.
Его личный рекорд — шесть дней без мыслей о Василине.
А сегодня она объявилась у него в квартире. Она сидела на их кухне — на том же стуле, что и Роберт сейчас. Она познакомилась с его мамой. Она заходила в его комнату и рассматривала книги.
Она снова вступила в
