сказал вполголоса соседям:

— Как-то Ломоносова четверо пытались ограбить в тёмном переулке, слыхали? Всех отдубасил, забрал деньги и даже одежку снял, в ближайшем кабаке пропил…

Ему возразили:

— Тогда ещё Щелей не было! А сейчас средний маг дюжину ломоносовых щелчком укомарит!

Дальше я не слышал, подумал с тревогой, что в самом деле надо что-то делать и в этом направлении. Аугментация пока что держит, но это с настоящими магами не сталкивался.

День прошёл в тревоге, вот-вот снова к директору, но на этот раз мой обидчик не побежал с жалобами, а директор, хотя наверняка сразу и узнал всё, промолчал, раз уж курсанты решили не вытаскивать свои разборки на его суд. Но, думаю, ещё один минус мне в моем деле поставил.

Когда вошёл в нашу комнату, Толбухин и Равенсвуд уже в постелях, вот-вот прозвучит отбой, Равенсвуд с блокнотом в руках, Толбухин с интересом читает «Санкт-Петербургские Ведомости», естественно, с последней страницы.

Я сел на свою кровать, со вздохом начал раздеваться. Трусов и трусиков эта эпоха не знает, мужчины спят в кальсонах из грубого отбеленного полотна с ленточками внизу, это чтобы завязывать вокруг щиколотки. В кальсоны переодеваются на ночь, а в холодное время их надевают под брюки.

В кальсоны я влез, рубашку снимать не стал, подстраивается под мои потребности тепла и холода, к тому же впитывает пот и вообще следит за чистотой кожи. А цветом вполне под нижнее белье, только более аристократического толка.

Равенсвуд покосился в мою сторону с ленивым интересом.

— У тебя всё ещё своя рубашка?

— Последнее, — ответил я горестно, — что осталось из родового имущества.

— А брюки и те странные туфли… или башмаки, — поинтересовался он, — куда дел? Ты приехал в них… Очень интересный покрой.

— Здесь другая мода, — напомнил я. — Нам надо опетербурживаться!

Он вздохнул.

— Надо. Здесь всех стригут под одну гребенку.

— Стрижеными управлять проще, — поддакнул я.

— Как прошёл день? — спросил он явно из вежливости. — Ты пару лекций пропустил! Этого преподы не любят.

— Прекрасно, — сообщил я. — Ещё одного врага завел, класс!

Он в изумлении вскинул брови.

— Что в этом классного?

— Дремать не дадут, — объяснил я. — Я же любитель изящных искусств! Значит, поспать люблю. И поваляндриться. А враги, сам понимаешь, чтобы карась не дремал… Слушай, я задам глупейший вопрос, только не смейся, учти, я действительно из самого глухого хутора Сибири. Даже не Западной, а Восточной, что вообще тайга-тайга, и медведь хозяин…

Он усмехнулся.

— Давай, спрашивай.

Я сам ощутил, как голос мой звучит жалко и смущенно:

— Как становятся магами?

Он вытаращил глаза, хотя обещал не удивляться, сказал в затруднении:

— Как, как… просто рождаются ими. Ну не сразу, но у подростка можно иногда заметить, что он может что-то ещё… ну, другое… И тогда за него хватаются, как за сокровище, отправляют в особые школы, чтобы развить…

— Погоди, — сказал я, — выходит, магия была всегда?

Он посмотрел в изумлении.

— Ты чего? Магия появилась с Порчей или Щелями Дьявола, по-научному, с Дистозом.

— Одновременно или вместе?

Он посмотрел на меня озадаченно.

— Разве не ты, дикий ты наш, говорил в таких случаях: «А не один хрен?»

Я вздохнул.

— Ладно, здесь в библиотеке книги на эту тему есть?

Он проговорил с усмешкой:

— Думаю, немало. Ты же любишь старые книги читать?

Толбухин сказал счастливым шепотом:

— Ещё денек отмучиться, а там выходные!.. Красотища. Никаких занятий, свободный выход в город… Всегда бы так!

— Как? — уточнил я.

Он хохотнул.

— Два дня занятий, два дня выходных!.. А лучше всего бы только выходные…

— Куда пойдешь? — спросил я.

Он выпучил глаза.

— Ты чего? Куда я пойду?.. Не местный, чай. Денег даже на извозчика нет. Это ты баронет, а я простой дворянин. Правда, потомственный, а не какой-нить пожалованный. Просто выходным радуюсь.

— Лодырь, — сказал я. — Значит, послезавтра за стену?

— Можно завтра, — пояснил он. — После занятий. Но в воскресенье вечером должен быть здесь, отметиться у дежурного.

Равенсвуд ничего не сказал, немец, что с него взять, уже уткнулся в учебник, я увеличил зум, приближая изображение обложки, так и есть, это уже за второй курс, и всё понимает, судя по спокойному лицу, очень уж старательный.

На следующий день нас с утра повели на проверку насчёт наличия магии. Я спросил тихонько Толбухина, почему не сделали при отборе в Академии, он поморщился, объяснил, что процедура долгая и дорогая, теперь проще, когда отсеялись сорок девять из пятидесяти, это ж какая экономия времени и денег!

Как я понял, при попытке ощутить магические способности в человеке, тратятся какие-то ценные ресурсы, для нашего курса понадобился весь день, а если бы решились проводить при отборе кандидатов, то заняло бы около двух месяцев.

Толбухин и Равенсвуд прошли раньше меня, оба ничуть не расстроились, что не обнаружилось даже зачатков магии, я как-то даже обрадовался, хотя и понимаю, нехорошо, но так как бы повышаются мои шансы, у кого-то же обнаружатся…

Пришлось разуться, босыми ногами встал на некую металлическую плиту, поискал глазами окошко, где высветятся мои данные насчёт веса, процента жира, мускулов и воды, а также электропроводность и прочее, но это же магия, такая же тёмная и непонятная, как история мидян, плита даже не хрюкнула.

Двое мрачного вида искусников, у меня язык не поворачивается назвать их магами, скучающе смотрели на свои пластинки в руках, такого же цвета, как плита подо мной, только размером с ладонь, оба синхронно, как два Ивана из ларца, покачали головами.

Я спросил с надеждой:

— Что, совсем мало?

Один из магов ответил нехотя:

— Нуль.

Второй добавил вежливо:

— Даже намека нет, что вообще-то не удивительно, вы не расстраивайтесь. Даже в благородных семьях, что старательно накапливают способность к работе с магией из поколения в поколение, таких мало.

Я сказал горько:

— Простите, что занял ваше время. Пойду топиться.

Оба кивнули с полнейшим одобрением, мол, таким туда и дорога.

Глава 7

На большой перемене, когда мы втроем вышли из столовой, довольные и сытые, к нам наперерез двинулся крупный и массивный старшекурсник, я узнал в нём одного из тех, кто вчера сопровождал двух курсисток и рассыпа́лся в комплиментах.

Лицо нахмурено, глаза полыхают гневом, а из ноздрей едва не вылетают клубы дыма.

Я вздохнул, сказал вполголоса:

— Топайте на занятия. Я вас догоню.

— Но, — сказал Толбухин, однако Равенсвуд с силой потащил его за рукав, и Толбухин умолк.

Старшекурсник остановился передо мной, загородив дорогу.

— Ты, скотина, — прошипел он, — ты осмелился опозорить нас перед лицом княжны Глорианы!.. И