Шрифт:
Закладка:
Вечером 26 сентября 1944 года в населенном пункте Чепоносы бандитами были захвачены в плен сержант Ершов и красноармеец Онищенков из 229-го стрелкового полка 18-ой стрелковой дивизии 18-ой армии, которые возвращались в свою часть из госпиталя в Каменец – Подольск.
Когда оуновцы доставили задержанных в свой лагерь, им без лишних слов предложили в обмен на их жизнь сотрудничество с бандитами, обещали сытную жизнь, а также продвижение по службе, если они пожелают возглавить одну из чет.
Красноармейцы отказались. Они оказались «крепкими орешками» для бандитов.
– Иудами быть не хотим! – в один голос заявили они главарю.
Тот не стал долго тратить на них время:
– Расстрелять!
В момент конвоирования бойцам удалось обезоружить и убить бандитов, которым было приказано привести приговор в исполнение. Захватив их оружие, красноармейцы прибыли в Хотинское отделение НКВД и обо всем рассказали чекистам.
Для ликвидации бандгруппы немедленно была выслана оперативная группа под командованием командира 2-ой стрелковой роты 237 ОСБ лейтенанта Антонова В. Ф.
В результате грамотно спланированной и успешно проведенной операции банда была наголову разбита, а ее главарь Григорук Андрей и с ним еще 33 человека захвачены в плен. Надо было видеть разъяренное лицо бандита, когда он заметил среди наших бойцов своих бывших пленников. Как он сожалел о том, что лично не расстрелял их.
Антонов, торжествуя победу, с нескрываемой иронией спросил главаря:
– А как же приказ №23? Почему вы не отпустили их с миром? Глядишь, может быть и подействовало бы на сознание красноармейцев?
Но Григорук был ослеплен злобой и ненавистью:
– Таких как они надо стрелять, четвертовать, вешать на каждой березе, а не уговаривать. Они крепче стали. Ну, ничего, мои братья отомстят за меня!
– Мы постараемся, чтобы ты сам это все увидел.
Главарь удивленно вскинул вверх брови. В его взгляде слилось воедино непомерная злоба, ярость, бессилие и в то же время любопытство. Он размышлял над сказанными лейтенантом словами. Что означает эта фраза? Уж не хотят ли его отпустить восвояси?
Антонов, словно читая мысли Григорука, продолжал:
– Объясняю: ты захватил в плен красноармейцев, которые благодаря беспечности и ротозейству твоих олухов бежали и привели в банду «москалей», что позволило тебя и твоих зверенышей захватить в плен. А теперь главное: мы отпускаем тебя на свободу. Но учти, только тебя одного. Понимаешь? Пусть твои же «братья» расскажут в банде почему тебя и их тоже отпустили с миром, какую «услугу» ты нам «оказал». Конечно, не задаром, а при одном условии – в обмен на информацию о других бандах. От тебя требуется только одно – согласие работать на НКВД. Хотя скажу прямо, твое желание уже не имеет никакого значения…
И тут Григорук понял план Антонова.
– Вербуете? Нет, гады, ничего у вас не получится! – прохрипел он, напрягая мышцы рук так, что веревки, которыми он был накрепко привязан к стулу, врезались ему в кожу.
Он попытался было встать, но стоявшие сзади часовые с силой надавили ему сверху на плечи, посадив на место. Главарь бешенствовал, потому что впервые в жизни чувствовал себя беззащитным. И это обстоятельство еще больше приводило его в ярость.
– …А для «достоверности», – продолжал Антонов, – мы сообщим другим бандам несколько паролей, явок, мест базирования ваших банд. Но сделаем это так тонко, что комар носа не подточит. К примеру, организуем «случайный» перехват нашей секретной почты вашими людьми. Вашим людям попадет в руки «донесение», в котором будет сказано, что все эти сведения стали известны нам лишь благодаря «активной помощи» Григорука. Как ты знаешь, у нас тоже есть свои люди в ваших рядах. Твое имя, Григорук, и после смерти станет синонимом предательства. Еще хуже, чем имя Иуды. Ну как, нравится наш план? Как я понимаю, он выдержан строго в духе вашего же приказа №23?
Григорук сидел неподвижно. И если бы не прочные веревки, он давно бы перегрыз зубами горло кому-нибудь из бойцов или самому себе вены на руках.
– Ничего у вас, москали поганые, не получится! Григорук никогда не был предателем! Это все знают! Как я вас всех ненавижу! Сколько я вас перевешал, да видно, мало.
Таких бандитов как Григорук никогда уже нельзя ни перековать, ни перевоспитать, ни переделать. Их можно было только сломать. Они взяли в руки оружие исключительно из идейных соображений, собрав вокруг себя таких же фанатиков-единомышленников, готовых убивать, насиловать, грабить каждого, кто хотя бы добрым словом обмолвился о Советской власти. Они воевали «во имя народа» и «от имени народа». И в то же время убивали этот народ, «полномочиями» которого они пользовались. Говоря о любви к украинцам, Григорук и ему подобные иуды на самом деле – отъявленные националисты. Их вера была твердой и непоколебимой. Порой она доходила до мистицизма и кликушества. Их можно сравнить разве что с католическими инквизиторами средневековья, преследовавшими каждого, чьи взгляды расходились со взглядами католической церкви.
Беспощадные расправы бандеровцев вызывали панический страх у населения, особенно у крестьян, живущих, как правило, среди гор и лесов, оторванных от центра и фактически разобщенных, безоружных, беззащитных.
Но нити, связывающие бандитов с местным населением, постепенно ослабевали – люди видели неминуемый крах оуновского движения и уже не желали им помогать. Наоборот, все чаще и чаще оказывали нам помощь в борьбе с бандеровщиной.
Постепенно разлагалось само движение украинских националистов и изнутри. Животный страх перед грядущей расплатой заставлял многих бандитов отходить от вооруженной борьбы, но, как правило, таких людей настигала смерть от пули главаря или его подручных, поэтому в подполье начинали зреть ждущие своего взрыва противоречия во взаимоотношениях между бандитами.
Поначалу круговая порука, принцип «смерть за малейший намек на отход от движения» должны были, по мнению руководства ОУН, укрепить дисциплину, удержать её членов в своём стане, но на деле всё выходило наоборот – все эти чрезвычайные меры расшатывали и без того неустойчивое положение националистической организации.
Враг становился хитрее и изворотливее. На место шантажу, подкупу, угрозам приходили клевета, науськивание, ложь, игра на честолюбии – всё шло в ход ради достижения выгоды.
На какое-то время, действительно, удалось укрепить дисциплину, остановить развал и затормозить распад оуновской клики. Даже наметилась некоторая стабилизация положения.
Используя этот момент, мюнхенские руководители давали советы, как сохранить организацию. Видимо, еще тогда, словно предчувствуя крах третьего рейха, хотели сохранить в Советской России свое «подразделение», действующее под крылом империалистической разведки. Задача этого «подразделения» должна остаться прежней – свержение Советской власти, «освобождение» Украины от «гнета России».
Для осуществления поставленных целей и задач использовались разные методы. Так, в бандеровщину стали превозносить элементы жертвенности, героизма, и… даже рыцарства, для чего учредили специальные награды. Например, «оуновский крест», дающий право называться «героем самостийной Украины».
Но история показала несовершенство и нежизненность этих идей. В конце концов «братство» распалось, подполье захирело, сама земля восстала против бандеровцев, мельниковцев. Население сплотилось в борьбе с предателями народа, создав сеть истребительных батальонов и групп содействия Красной Армии и частям НКВД.
В отношениях между бандитами и местным населением была уже не трещина, которую легко можно было заделать, а образовалась огромная, непреодолимая пропасть, разделяющая людей на два противоположных лагеря, не способных никогда уже сойтись вместе. Их невозможно уже было соединить никакими мосточками вроде сказок о «героях-бандеровцах», запущенных в пропагандистскую шумиху с легкой руки фашистов для того, чтобы привлечь внимание к оуновцам как к «единственным хозяевам Украины» и «подлинным её героям и патриотам».
Народ понял всю лживость этих измышлений, и план фашистов изнутри взорвать наше общество провалился с треском, лопнул как мыльный пузырь.
С изгнанием фашистских войск с советской земли, на освобожденных землях сразу же закипела работа по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства.
Крестьянин, чьи руки истосковались по созидающему, радостному труду, землепашеству, с радостью воспринял
