что произошедшее — пустяки, что все будет хорошо? Что она ничего не должна бояться рядом со мной, потому что я, большой и сильный, огражу ее от всех неприятностей? Ничего подобного! Положение было ужасным, я бы даже сказал, чудовищным, и преуменьшать размеры свалившейся на нас беды я не собирался.

— Более чем серьезно, Саша! — заявил я со строгим выражением лица и оглядел всех присутствующих. — Потому предлагаю сознаться, кто взял крест и драгоценности, и вернуть их властям Каталонии.

Все молчали, избегая смотреть друг другу в глаза.

— Да ладно! Признавайтесь! — ухмыльнулся Сильвестров. — Делитесь добычей!

— Замолчи, дурак! — резко осадила его Мария Тропинина.

— Чего‐о?! — тут же набычился Сильвестров, попробовал приподняться, но изрядно накачанный алкоголем, сумел лишь привстать.

— Слушай, Коля, — вступил в разговор Тепляков и сделал брезгливую гримасу, — давай без юмора. Без тебя тошно. Помолчи, пожалуйста.

На Николая со всех сторон зашипели, а женщины еще и замахали руками, и он, видя всеобщее негодование, заткнулся.

— А почему, Игорь, ты считаешь, что крест забрал кто‐то из нас? — с задумчивым выражением на красивом лице спросила Женя Аксенова.

— Потому что больше некому, — развел я руками.

Девушка покусала губку, все еще раскидывая мозгами, и медленно проговорила:

— А если это сделал кто‐то посторонний?

— То есть? — вскинул я брови.

Девица в ответ поиграла черными бровями и пояснила свою мысль:

— Может быть, кто‐то увидел или узнал о том, что мы побывали в соборе, а когда мы ушли, похитил из Санта‐Лучины реликвии.

— Да нет! — тут же отмел я предположение Жени. — После нас никто не мог попасть в собор, потому что мы, покинув его, снова включили охранные средства защиты Санта‐Лучины.

— А если кто‐то сделал это утром? — подкинул идею Березин.

— Ерунда! — возразил я. — Если бы реликвию и драгоценности украл, предположим, тот, кто вскрыл здание собора утром, из него бы полицейские всю душу вытрясли, но узнали правду. Нет, вор среди нас. И давайте‐ка попробуем его сейчас вычислить. — Я встрепенулся и взглянул на Смольникову. — Саша, расскажи, не заметила ли ты что‐нибудь подозрительное? Может быть, видела, как кто‐то входил в собор после нас с Мишей?

Смольникова шмыгнула своим остреньким носиком и отрицательно покачала головой.

— Нет, я никого не видела. Я все время стояла в комнатке, рядом со щитком, держа то самое приспособление, которое мне дал Егор, чтобы отключить сигнализацию.

— Может быть, слышала что‐нибудь, — настаивал я. — Скажем, звук шагов проходившего мимо человека.

— Да ничего я не слышала, — пробурчала Смольникова. — Я стояла и боялась от страха пошевелиться. Мне все казалось, что нас застукают на месте преступления, потому дрожала, как осиновый лист, и у меня абсолютно никакие органы чувств не работали.

— С тобой все ясно, — проговорил я таким тоном, каким говорят о человеке, от которого мало проку. — А ты что‐нибудь видел? — взглянул на Сильвестрова.

— Нет, — пьяно ухмыльнулся он. — Я все время сидел в щитовой. — И, шлепнув губами, хихикнул: — А вот слышать, слышал, как вы по переговорному устройству говорили.

От него толку было еще меньше, чем от Смольниковой, и я обратил взор к сидевшей на кровати рядом с Березиным Маше Тропининой:

— Ты что‐нибудь видела или слышала?

Черт, я никак не мог привыкнуть к постоянному выражению удивления на лице учительницы испанского. Мне казалось, что, общаясь с ней, я говорю такие несуразные вещи, что она все время удивляется моей глупости. Поэтому, чтобы не видеть ее реакции на мой вопрос, я отвернулся.

— Нет, я ничего не видела, — категорично заявила женщина‐хлорофитум. — Я глаз не спускала с охранника, готовая в любой момент поднять тревогу, либо брызнуть в помещение, где он находился, еще усыпляющего газа.

— Ну, может быть, слышала, как хлопнула дверь?

— Да нет же, Игорь! — разочаровала меня Маша. — Ничего я не слышала.

— Жаль! — совершенно искренне огорчился я и обратился к сидевшим рядышком на одном стуле около Егора сестренкам: — Вы ничего не видели?

Обе синхронно покачали головами и в один голос ответили:

— Нет.

— Но как же так? — возмутился я. — Вы стояли на террасах, расположенных на вторых этажах друг напротив друга. Вам с высоты был прекрасно виден весь двор и в том числе дверь в церковь.

Аксенова‐старшая взмахнула длинными черными ресницами и ответила:

— Через двор никто не проходил, а возле собора было, сам знаешь, темно. Там отключили свет, да и все были одеты в черное, так что трудно было что‐либо различить.

— Мне тоже, — поддакнула Аксенова‐младшая. — Я туда, это… и не глядела…

Я поднял вверх руки, словно сдаваясь, и с иронией проговорил:

— Вопросов больше нет. Никто ничего не видел и не знает. И, тем не менее, крест пропал, как пропали и драгоценности. Так что получается, каждый из вас мог их взять.

Глаза у Тропининой стали чуть ли не больше очков.

— Каким это образом?

— Каждый из вас пятерых, — жестко повторил я, и каждое мое слово, будто удар хлыста, звонко раздавалось в наступившей тишине, — мог спокойно украсть из собора Санта‐Лучина крест и драгоценности. Ты! — ткнул я пальцем в Сильвестрова.

— А чего это я?! — вскинулся Николай.

— Ты запросто мог выйти из электрощитовой, подойти к двери в церковь, проскользнуть внутрь, похитить крест и драгоценности, а затем вернуться в электрощитовую.

Сильвестров, вновь набычившись, хотел еще что‐то сказать, но я уже отвернулся от него и ткнул пальцем в Смольникову:

— Ты, Саша, также могла приспособить куда‐нибудь свое устройство для отключения сигнализации, скажем, сверху на тот же щит, выскользнуть из закутка, проникнуть в собор и, никем не замеченная, с добычей вернуться на место.

У Смольниковой от такого моего заявления отвисла челюсть, а я уже развернулся на сорок пять градусов вправо и ткнул пальцем в Машу Тропинину:

— Ты также могла покинуть на время свой пост, пройти по правой галерее первого этажа и в темноте проскользнуть в церковь. Тебя не заметили бы ни Сильвестров, находившийся в подвале электрощитовой, ни Саша, стоявшая в закутке, ни Лера, бывшая в этот момент в галерее над тобой, ни Женя, которая стояла напротив нее и не могла тебя увидеть из‐за мешающих обзору перил. — Я не дал раскрыть рта женщине‐хлорофитуму и взглянул на сестренок: — И либо ты, Женя, либо ты, Лерочка, запросто могли спуститься по лестнице, расположенной на другом конце галереи у собора, проскользнуть в Санта‐Лучина и забрать крест и драгоценности.

От моих обвинений все опешили.

— Но позволь, Игорь! — зло сверкнув глазами, воскликнула Женя. — Мы же с Лерочкой стояли на втором этаже друг напротив друга и прекрасно друг друга видели. Я не могла не заметить то,