Хорошее место

Прекрасное место. Счастливое. Это наш университет. Все изменилось, а университет стоит. И двери те же, большие такие. И даже гардеробщик, кажется, тот же. Который пальто выдавал не по номеркам, а кому какое нравится. В мою юность пальто были примерно одинаковые. В фойе шахматисты играют под управлением моего профессора. Профессор совсем старенький. Кричит: «Аня! Аня!» – и нисколько не обидно, что без отчества. А за ним другой профессор, опираясь на палочку, спешит. Беретик тот же, из-под него видны седые кудри. Он тоже уже в почтенном возрасте. «Анечка!» – кричит негромко. И охранник улыбается и пропускает. Раньше не было охранника, но он тоже хороший. И профессора радуются и почему-то решают показать мне кофейный автомат. Отличный аппарат. Из него пьёт кофе Мухаммед, которого тоже мне показывают. Он из Йемена. И Мухаммед хороший. Он немедленно протягивает мне свою чашку, из которой пьет, и улыбается. И юный шахматист с доской тоже улыбается, обещает показать мне какой-то удивительный этюд одного гроссмейстера. И меня ведут в подвал, где радио. И там тоже все радуются и улыбаются. Знаете, от удовольствия бывает такая немножко нелепая улыбка, от которой губы сами разъезжаются в стороны. И все немножко краснеют от удовольствия. Просто так. Записывается передача, передаются приветы слушателям, и все ужасно нравятся друг другу. И потом с такими же улыбками фотографируются. И машут, и прощаются. А потом девочка не выдерживает, догоняет меня и обнимает. На прощание.

Я ухожу, переполнившись счастьем и радостью. Просто так. Мухаммед машет мне чашкой, а профессор – какой-то шахматной фигурой. И я понимаю, что такое альма-матер. Мой университет. Меня отсюда в роддом увезли. На лекции с младенцем пускали. Отдавали свое мыло, которое было по талонам,– пеленки стирать. Профессор покупал младенцу булочки в столовой, которые я, конечно, ребенку не давала, ведь грудному нельзя. Но меня они буквально спасли в голодные годы. Здесь я свои дипломы получала. И написала свои первые рассказы.

Ничего не изменилось: как была любовь, так и осталась. Навсегда. И ничего не страшно. Ни кризис. Ни старость. Ни даже смерть, которая все равно когда-то будет. Пока есть хорошее место. Оно для каждого своё. У меня – наш университет. И ещё – эта книга. Укрытие, убежище и приют души. Вот что такое хорошее место.

Поборник нравственности

К тем, кто делает замечания и лезет в чужую жизнь, я отношусь с тревогой. Мало ли что им не понравится в моём облике и поведении. Кальвин и Савонарола сначала делали замечания, а потом стали убивать. За музыкальные инструменты, песни, пляски и неподобающий внешний облик. Нравственность требует суровых мер. Но теперь и я поборник нравственности. Суровый, как древний проповедник.

Мы в бассейн ходили с мужем. Я в дамской раздевалке переоделась. Муж – в мужской. Очки я сняла, понятное дело. Пар и влажность. Но трусы сразу увидела. На муже. Золотистые, обтягивающие, с сердечками. Кризис среднего возраста. Купил втайне и надел. Натянул. С усилием. Сорокалетний кокетка, если не сказать хуже. Я гневно сказала: «Такие трусы ужасны. Непристойны. Они шокируют. Следует вспомнить о возрасте и чувствах других людей. Немедленно переоденься! Ступай в раздевалку!» Я даже разделила в этот момент чувства Савонаролы. Безнравственность отвратительна! И незнакомый мужчина стал оправдываться. Он купил эти трусы здесь, в бассейне, потому что забыл свои. Простите. У него такие, как шорты, но они дома. Он устыдился и чуть не плакал. И купаться не пошёл – я же велела ему переодеться. И даже так пальцем делала в воздухе, как Савонарола. Который тоже, наверное, без очков ходил. И лез к посторонним людям, перепутав их со своими слугами или домочадцами.

Обезьяна

Это был одинокий толстый мальчик, с футляром для виолончели. Его учили на виолончели играть. Ранец, мешок для сменной обуви и виолончель – многовато для третьеклассника. С ним никто не дружил, потому что толстый. И вообще – отличник. Со строгой мамой, которая его везде провожала. А он очень хотел дружить. И однажды рассказал, что у него дома живет обезьяна. Дрессированная, как в цирке. Очень милая, в штанишках клетчатых. Поэтому он так торопится домой. Надо ухаживать за обезьянкой. И на виолончели ей играть – она любит музыку. И потешно танцует. Все чрезвычайно захотели дружить с этим мальчиком. Он просто стал кумиром класса. И все спрашивали его про обезьянку, а он рассказывал степенно разные подробности. Девочки совали ему конфетки для питомца. А мальчики давали советы по дрессировке. Дня три этого мальчика просто на руках носили и умоляли показать обезьяну. Которая то болела, то была не в настроении. Которой, конечно, не было. А была строгая мама, строгий папа и ещё более строгая бабушка. И виолончель. Которой его и побили, когда все выяснилось. И подвергли бойкоту за враньё и, как теперь говорят, попытку манипуляции общественным сознанием. Но я с ним все равно дружила, конечно. Я понимала, зачем он про обезьяну придумал. И как боялся разоблачения. Но людям иногда нужна хоть капля внимания и любви. Особенно детям.

Когда идти некуда

Зачем человек к тебе ходит, понимаешь не всегда. Ты лишь предполагаешь, а всё может быть иначе. Проще гораздо. И немного печально, когда поймёшь. Как один тренер понял.

Это давно было. Тогда секции и кружки почти все были бесплатными. И к одному тренеру родители привели мальчика семи лет, Кирюшу. Секция по боксу была прямо в школе. Очень удобно: после продлёнки два раза в неделю дети занимались в спортзале.

Кирюша был толстый и в очках в какой-то старушечьей оправе. Рыхлый, совершенно неспособный к спорту ребёнок. Тренер Александр Иванович не больно-то хотел его брать, и не ошибся: Кирюша плохо занимался и плохо выполнял упражнения.

Но тренер все равно давал мальчику задания и даже хвалил его иногда. Другие дети вздумали было смеяться над Кирюшей, когда он в маечке и в синих сатиновых трусах ходил гуськом и старался кувыркаться на матах. Это и правда было комично. Александр Иванович пресёк насмешки и сказал, что боксёры должны быть благородными и помогать друг другу!

Сам тренер был из детдома, сирота с войны. И много чего пережил в жизни. Суровый дядька с проседью в чёрном ёжике волос. Но детей он любил. И рассказывал им после тренировок всякие истории про успешных боксёров и вообще про жизнь. И водил на