— А с остальным что делать?

— Надо посмотреть, может, что-то уцелело? Регина сожгла письмо, но возможно, есть фотографии или еще что-то.

Мы обыскали кабинет, но так ничего и не нашли. Потом спустились вниз — от письма ничего не осталось, кроме легкой копоти в кухонной раковине, которую Регина даже не потрудилась смыть. Похоже, она рассчитывала, что брат домой действительно не вернется.

— Итак, доказательств у нас нет. Разговор мы слышали, находясь в доме незаконно. Алексей, конечно, может дать показания, но никто не гарантирует того, что их примут. Человек болен, в недавнем времени галлюцинировал. Источник, как говорится, ненадежный.

— Значит, доказательства придется добывать, — согласился Морошин. — Хорошо бы вызвать сюда специалистов с приборчиками.

— У тебя есть догадки, чем его травят?

— Да. Учитывая, что в кабинете ничего подозрительного не стоит и черный дым не испускает, скорее всего, это формальдегид. Он и так содержится в новой мебели, но его концентрацию, скорее всего, увеличили в несколько раз, поэтому он стал опасен. Содержаться может где угодно: в мебели, досках ламината, даже в клее, на который «сажают» ламинатный пол. Я не специалист, но помню случай из практики, когда человек случайно отравился парами фенола после того, как сделал ремонт в квартире. Или, как вариант, пары хлора из дезинфицирующих средств. Такими обрабатывают деревянные поверхности от плесени. Галлюцинации от этого вполне возможны.

— Санкцию на экспертизу можно получить, доказав, что Южного отравили. Надо позвонить в больницу и попросить врачей проверить твою догадку.

— Займусь этим.

— Но даже если так, Регину к ответственности это привлечь не поможет — она все свалит на халатность при проведении отделочных работ.

— Иртеньев наверняка ее потащит за собой, — возразил Морошин, — вряд ли его греет мысль одному отправиться на зону.

— Не факт. Вариантов масса. Может, она его купит, а может, они оба решат спихнуть все на подрядчика.

— Кстати, о подрядчике, — улыбнулся Морошин. — Похоже, наши друзья пользуются примитивной метафорой, чтобы его не называть прямо.

— Ты о Чехове? Как ты понял?

— Понял, когда Иртеньев назвал его не Чеховым, а Антоном Павловичем. Знаешь, что скрывается за аббревиатурой ИП Фроленко А. П.?

— Антон Павлович? — Я не смогла сдержать улыбку. — Изящно!

— Давай убираться отсюда! — предложил Морошин. — А то у меня самого уже голова разболелась.

Мы выбрались из дома тем же путем, каким и пришли — через окно в дальнем закутке, выходящем на веранду. Быстро пробежав через двор, добрались до уголка за яблоней, где висела наша лестница, вскарабкавшись по стволу, перелезли на ограду и спустились вниз. Я при этом исцарпала себе все руки, а завершила свой спуск тем, что сорвалась с последних нескольких звеньев и рухнула в кусты прямо на больную спину, которую тут же прошило от боли.

— Потрясающе, — прошептала я одними губами, пока Морошин пытался поднять меня с земли. — Не тяни, больно! Черт!

Я села в траве, схватившись за поясницу.

— О нет! Кажется, придется лечение начинать с начала.

Лев Марсович помог мне доковылять до машины и усадил на пассажирское сиденье, а сам сел за руль.

— Отвезу тебя домой, — нахмурившись, произнес он, заводя мотор. — Если у тебя больная спина, почему ты лазаешь по заборам?

Я посмотрела на него как на недоумка и ничего не ответила.

* * *

Стены вокзала, казалось, пропитались той сыростью, что царила на улице. Уже два дня дождь лил не переставая. Я сидела в зале ожидания, завернувшись в длинный, походный плащ-дождевик черного цвета, и сама себе напоминала путешествующую налегке смерть. С собой у меня был только маленький удобный рюкзак с минимальным количеством вещей — командировка не обещала быть долгой. Я сделала глоток обжигающе горячего кофе из бумажного стаканчика и посмотрела на часы. Оставалось полчаса.

Морошин появился, как и обещал, за двадцать пять минут до отхода поезда. Он влетел в зал, задевая пассажиров компактным, но неудобным чемоданом — вещь была почти квадратной и обладала довольно острыми углами. Лев Марсович по пути к моему креслу вынужден был несколько раз извиниться.

— Доброе утро, — поприветствовал меня он. — Сырость какая! Не передумала ехать?

— Шутишь? Начинается все самое интересное.

Морошин аккуратно присел на соседнее сиденье, с которого я убрала свой рюкзак, чтобы освободить ему место.

— Сколько туда ехать?

— Долго — приезжаем завтра утром. Книжку захватил?

— Я без нее из дома не выхожу, — заверил меня Морошин. Он расстегнул замки своего нелепого чемодана, вынул лежавший сверху небольшой том и показал мне. На обложке было написано «Чехов А. П.».

— Смешно, — похвалила я. — Кстати, об Антон Палыче — ты обещал за ним последить.

— Вчера и позавчера приезжал на Инженерную. — Морошин зевнул, успев деликатно прикрыть рот ладонью. — Столярный цех работает в обычном режиме. Фроленко появляется с открытия, два раза уезжал — оба раза на обед. Иртеньев не появлялся. А как дела у Южного?

— Владимир Сергеевич поставил двоих у палаты, — ответила я. — Парень идет на поправку. Все посещения и контакты запрещены, но он никого и не требует. Встретиться или связаться с сестрой, насколько мне известно, он не просил. Очевидно, Регина права: он прочитал письмо Полины, которое та ему отправила.

— Странно другое, — заметил Морошин, — по твоим словам, еще неделю назад они прекрасно общались у него на работе, когда она заботливо привезла ему таблетки. Значит, на тот момент он ничего еще не знал. Почему письмо шло так долго? И почему оно бумажное? Неужели не проще послать информацию по электронке или вообще прислать простое сообщение?

— А ты стал бы читать сообщение от бывшей девушки? Или открывать электронное письмо? — спросила я.

Лев Марсович не ответил. Я даже невольно задумалась: а была ли у него вообще когда-нибудь девушка?

— Письмо Полина могла и не отправлять.

— Что ты имеешь в виду?

— Она могла попросить верного человека его передать. Того, из чьих рук Алексей бы не отказался его взять. Может, он во время встречи со мной уже все знал, но не верил. Я помню, как внимательно он рассмотрел блистер, прежде чем выпить таблетку. Наверное, все же опасался. Думаю, просто не хотел верить и потому ничего мне не рассказал. Разве ты поверил бы сразу письму с таким чудовищным обвинением в адрес близкого человека? Скорее всего, ты бы это попытался проверить. Но он определенно подозревал сестру во время моего второго посещения, в больнице, и даже сначала хотел мне об этом сказать, но в последний момент передумал. Родственные узы самые крепкие.

Морошин взглянул на часы, висевшие на его левой руке большой черной лягушкой.

— Нам пора, я думаю.

— Ты не из