копать и тоже решила начать с самого начала. Возможно, она назначила Алексею встречу, чтобы сообщить ему хотя бы часть своих подозрений, но молодой человек не стал ее слушать. Девушка поняла, что ей нужны железные доказательства, и решила предпринять что-то вроде частного расследования. Для этого Полина купила лестницу, чтобы проникнуть в дом Алексея, и билеты до Уварово, откуда она намеревалась добраться до родной деревни Южных. Регина ее опередила.

Где же прокололась Полина? Вот в чем вопрос. Как Регина догадалась, что она все знает? Полина сама высказала ей свои подозрения? Сомнительно. То немногое, что я знала о девушке, говорило в пользу того, что она была умна и не допустила бы такой промах. Я с каждым днем проникалась к ней все большим уважением, и факт ее трагической гибели меня удручал все сильнее.

В шесть утра нас разбудила сонная проводница с отпечатком подушки на розоватой щеке. Она сообщила, что через полчаса мы прибываем на станцию Уварово, где поезд стоит только две минуты. Наскоро умывшись, мы собрали вещи. Проводница принесла два стакана, в которых плескался жидкий кофе. Тьма за окном еще была непроглядной. Морошин сидел напротив, положив руки на столик. Вид у него был помятый. От недосыпа следователя бил легкий озноб.

— В детстве я ездил к бабушке в деревню. Родители всегда везли меня на поезде, и мы приезжали в пять утра. Думал, я уже никогда не испытаю это жуткое ощущение — просыпаться в темноте в поезде и собираться в сонном вагоне. Есть в этом что-то неправильное. Ты выходишь на станции, а люди едут дальше, и им можно спать.

Я улыбнулась.

— Надо же. А ты поэтическая душа, Лев Марсович. Мне тоже не нравится просыпаться рано.

Морошин уныло помешал ложечкой свой кофе.

— Кстати, почему у тебя такое отчество? Твоего отца действительно звали Марс?

Следователь кивнул.

— Да. Мои бабушка с дедушкой преподавали филологию в одном из университетов столицы и очень увлекались мифологией.

— А почему в таком случае тебя зовут не Аполлон или Гермес?

— Потому что мои родители очень увлекались биологией.

Мы оба засмеялись, и Морошин придвинул мне свой стакан.

— Это ты у нас любитель кофе, — сказал он.

— Зачем тогда заказывал?

— Я не заказывал.

В этот момент я ощутила, как поезд начал сбрасывать скорость, приближаясь к станции. За окном замелькали тусклые фонари населенного пункта.

— Как не заказывал? Проводница просто так его принесла? Как комплимент?

Морошин пожал плечами:

— Не знаю. Но, видно, придется выпить. Я сейчас засну на ходу.

Он потянулся к стакану, но я, следуя какому-то неясному порыву, остановила его руку.

— Не пей.

— Что? В чем дело?

— Не знаю. Не нравится мне это. Ты не просил кофе, я тоже. А в благотворительности РЖД еще не были замечены.

— Ты что, думаешь, нам кто-то что-то подсыпал?

— Вставай и пойдем.

Морошин с сомнением посмотрел на кофе. Было видно, что он хочет сделать глоток. Следователь наклонился и понюхал напиток.

— Ничем не пахнет.

— Пойдем. — Я потянула его за рукав и взяла со столика стакан с кофе. Проводница у входа махнула нам рукой, поторапливая к выходу. Лев Марсович поднял сиденье, достав свой чемодан, и двинулся за мной по проходу.

— Тебе уже везде мерещатся яды, — пробурчал он.

Поезд, дернувшись несколько раз, встал у узкой платформы, за которой виднелось скромное одноэтажное здание станции. Проводница открыла дверь, выпуская нас в морозное темное утро. Дохнуло вязким, сырым холодом.

— Спасибо за кофе, — сказала я, пропустив вперед Морошина. Проводница молча кивнула, принимая у меня стакан. — А кто его заказал для нас?

— В смысле? Вы же сами послали какую-то женщину и попросили сделать вам кофе. Она и деньги от вас передала. Что-то не так? Там было без сдачи.

— Эта женщина стояла рядом, когда вы делали кофе?

— Ну да.

— А потом?

— Я понесла стаканы, а она ушла.

— Не прикасайтесь к этому кофе, не пейте и не нюхайте. Вы меня поняли?

— Что случилось? — испугалась проводница.

— Некогда объяснять. Мы из полиции. Стакан накройте чем-нибудь, только не выливайте содержимое, и спрячьте в надежное место. Если в поезде есть представитель полиции, скажите ему, что в стакане яд. Пусть передаст его сотрудникам на конечной станции. К тому моменту, как вы доберетесь до места, там уже будут в курсе. Вам все ясно?

— Яд?

Девушка застыла, раскрыв рот.

— Да, и еще вам придется описать полиции женщину, которая попросила вас сделать кофе.

— Господи, как? Ничего не понимаю… я первый раз ее видела.

Я вздохнула:

— Просто сделайте так, как я сказала, и ничего не бойтесь. Вымойте руки хорошо после того, как все сделаете. Но лучше браться за стаканы в перчатках.

Я соскочила с подножки, воспользовавшись протянутой рукой Льва Марсовича (от этого движения у меня перед глазами аж звезды засверкали), и поезд, дернувшись в тот же миг, медленно поплыл вдоль платформы. Ошеломленная проводница на ходу закрывала дверь.

— Если это Регина, она все еще в поезде, — нахмурился Морошин, глядя вслед отъезжающему составу. — Можно было остаться и обыскать вагоны.

Я покачала головой:

— Наша цель — это Митяево. Там хранятся самые страшные секреты Регины, поэтому она и хотела нам помешать.

— А как она узнала о том, что мы собираемся совершить рейд по местам ее детства?

— Не представляю. Подумаем об этом потом. Сейчас нужно позвонить Кирьянову и попросить полицию встретить поезд в Иваново. А затем подумаем о том, как нам добраться до цели нашего путешествия. Судя по всему, мы в самом глухом уголке страны. Не уверена, что мы увидим хоть один автобус раньше девяти утра.

Мы развернулись в сторону темного здания станции и медленно пошли в направлении его тускло светящих окон. Вокруг было так пусто и безлюдно, что на миг мне показалось, что мы с Морошиным последние люди на земле. Я на ходу достала телефон и набрала номер.

— Кирьянов? Спишь? Просыпайся.

— Господи, Иванова, — голос моего друга был сиплым со сна, — ты дашь мне спокойно жить?

— Не сегодня, мой друг. Прости.

* * *

Просидев два часа на неудобных жестких сиденьях в вокзальном здании Уварово, мы наконец увидели первый автобус, который подъезжал к станции. Рядом тут же образовалась очередь из людей, желающих на нем уехать. Я удивилась — мне казалось, что на триста километров вокруг мы с Морошиным совершенно одни, а тут, буквально из ниоткуда, нарисовалось не меньше пятидесяти человек с детьми, сумками и собаками. В недоумении мы наблюдали, как эта толпа упорядочивается в длинную очередь, которая медленно