до юного Вакабаяси. Даже священнослужители были – настоятель Тюгэн из монастыря Пяти источников, что у перевала, и преподобный Сэйси из храма Гневного бога, почитавшемся как родовой храм Сайондзи. Не говоря уж о молодом господине – старшем сыне и наследнике клана. А Токико позвать не удосужились! Княгиня открыла было рот, чтоб высказаться на этот счет. Но его светлость продолжал говорить, а прерывать князя перед подданными было бы совсем неприлично. Впрочем, не очень-то он сам заботился о приличиях.

Человек, сидевший на возвышении, подогнув правую ногу, облаченный в простой белый кафтан, с непокрытой головой, выглядел, по мнению Токико-химэ, совершенно неподобающе своему статусу. И все же это был князь Сайондзи Амэцуна, владетель Сиродзавы и еще трех замков, глава одного из самых почтенных и влиятельных родов в провинции Сираги. И за спиной его висел свиток с картиной, изображавшей Гневного бога, танцующего в языках пламени.

– …И канцлер требует от нас новой присяги верховному князю, – говорил его светлость. – То есть присяги самому канцлеру. Потому что в действительности верховный князь никакой власти не имеет. Садись, химэ, я спрошу твоего мнения, когда придет черед.

Токико закрыла и раскрыла веер – щелкнули кипарисовые спицы. Высказаться немедля ей помешало выражение на лицах вассалов. Сайондзи умеют выбирать союзников, но с женами им определенно не везет. «Эта еще ничего, – наверняка кто-то шепчется на отделенных местах, – а вот ее светлость О-Ива, жена покойного князя, та была сущая демоница».

Она опустилась на услужливо подвинутую подушку, прислушалась.

– Но они уже сто лет, а то и больше не требовали от нас подтверждении присяги.

– Потому что и в Старой столице, и в Новой было не до нас, – отвечал Асидзури, главный советник. Он был старше князя лет на десять, начинал службу при его отце, и заслужил право сидеть на совете рядом с его светлостью. – А последние полвека – или немного меньше, и вовсе некому было присягать, когда прервался род прежних верховных князей, а затем их регентов. Мы здесь в Сираги жили по своей воле. Но теперь род Отокояма утвердил в Старой столице нового верховного князя, и император одобрил этот выбор, равно как и назначение советника Отокояма на пост канцлера. И тот принялся наводить порядок в стране.

– Так почему бы нам не присягнуть им? – спросил Вакабаяси. Несмотря на молодость, он был рассудительным человеком. – Ведь в прежние времена Сайондзи были вассалами верховных князей.

– Потому что, – резко ответил советник, – как справедливо сказал его светлость, тем самым мы фактически признаем своим господином канцлера Отокояма. Этот род не принадлежит к старой знати, имеющей право на верховное княжение и регентство. Потому и понадобился им безвластный отрок Кога, от чьего имени канцлер Отокояма будет править. Подтвердив присягу, мы признаем, что владения Сайондзи не родовые, а даны в держание. И Отокояма волен их отобрать. И даже если он заменит их другими, может быть, даже равноценными – если, говорю я! – кто захочет покинуть земли предков и налаженное хозяйство?

Ропот прошел по залу, и прежде, чем он утих, его светлость сказал:

– Все это верно, но есть еще кое-что. Наши предки получили эти земли по воле прежних верховных князей, чья ставка была в Новой столице. Но род Сайондзи был издревле связан со Старой столицей, он идет от прежних великих министров Хагивара. Однако нынешние верховные князья лишь в отдаленном родстве с прежними. Для Старой столицы и императорского двора мы стали чужаками и варварами, с которых вправе требовать дань.

– Так значит, – начал было старик Якидзуно, но его перебил звонкий голос Амэхиры, молодого господина:

– Война!

Тут снова собравшиеся оживились, подняли шум, и не сказать, чтоб неодобрительный. Ранее Сираги, как и все земли Подлунной империи, раздирали войны, но стараниями его светлости, а до него – прежнего князя, в провинции установился мир, и полтора десятилетия в Сираги не случалось ничего, кроме мелких стычек. Нынешняя молодежь, в отличие от отцов и старших братьев, не видела крови на своих мечах, не слышала рокота боевых барабанов – и как им теперь называться мужчинами, о чем рассказывать собственным сыновьям?

Но его светлость, казалось, не разделял порыва, охватившего вассалов.

– Так непременно случится, если мы ответим прямым отказом, даже если Отокояма не хочет воевать. Иначе он потеряет лицо. Если мы просто не ответим на их требования… они могут сделать вид, что ничего не произошло. Такие случаи бывали в прошлом, когда провинции не подчинялись столице. Но это было давно…

– Так что же – подчиниться?

– Прежде всего – не спешить. Если мы решим воевать, то будем воевать. Но одержать победу мы сможем, если владетели Сираги выступят против Отокояма совместно. Посему мы пошлем гонцов к нашим союзникам, и узнаем их намерения.

Вот значит, как. Хотя его светлость в этот миг не смотрел на супругу, она не сомневалась, что эти слова произнесены для нее.

– А если они не захотят сражаться вместе с нами? – спросил советник.

– Тогда мы должны быть готовы ко всему. Потому я предлагаю не отвечать отказом, но и не отмалчиваться. Следует подробно узнать об условиях, которые выдвигает Отокояма, и о количестве воинов, которое может выставить против нас столица.

– Мы можем это выяснить, заслав своих лазутчиков в столицу и в окружение Отокоямы, – задумчиво произнес советник. – Но это потребует времени. Если у нас оно?

– Мы выиграем время, вступив в переговоры с канцлером. Нужно отправить к нему верного человека, который представит дело так, будто Сайондзи, прожив двести лет в глуши, и в вправду стали дикарями и варварами, и попросту не поняли, чего в столице от них хотят.

– Если поступим так, вероятно, сможем не только потянуть время, но и узнаем, готовится ли Отокояма к войне, – отозвался Асидзури. – Я сам поеду в столицу, и поведаю Отокояме, что клан наш беден, дороги опасны, и его светлость может добраться до столицы лишь в окружении сильной свиты…

– …И я охотно отправился бы в путь, но недостаток средств мешает мне сделать это. Вот если двор обеспечит деньгами и провиантом всех моих людей… Эта уловка стара, как мир, но нередко срабатывает.

Внезапно вмешался настоятель Тюгэн, доселе молчавший.

– Да позволено будет сказать смиренному слуге Амиды. Уловка действительно стара, и канцлеру известна так же, как нам. Мы не знаем, смирится