Брайер играл с упоением, а в моей душе всё больше и больше нарастал протест. Мелодия была чудесной, но от неё мне становилось всё тоскливее. Так тоскливо, что хотелось плакать и кричать в голос.

- Прекрати играть! – не выдержала я, наконец.

Варган замолчал, и Спящий красавец взглянул на меня с удивлением и обидой. Ещё бы! Кто-то посмел прервать его воспоминания о феечке!

- Что случилось, Крошка? – спросил он, и это невинное удивление взбесило ещё сильнее.

- Противная унылая песня, - сказала я как отрезала. – Хватит уже её наигрывать.

Он помолчал, убрал варган в чехол и сказал упрямо и тихо:

- Её пела моя фея. Мне кажется, нет мелодии прекраснее.

- Извини, но не все влюблены в твою фею, - сварливо отозвалась я. – И пока ты тащишь меня за собой против моей воли, я требую человеческого отношения. Песня – бесит. Слушать её больше не желаю.

Я ждала, что мой спутник сейчас же начнет язвить в ответ, упрекая меня в грубости, нечуткости, черствости и прочем, но Брайер только коротко вздохнул, взлохматил мне волосы, улыбнулся и зашагал вперёд, убрав варган в рукав.

Остановившись на дороге как вкопанная, я смотрела колдуну в спину и чувствовала себя отвратительно.

Если честно, хотелось всплакнуть или найти самой и придушить эту самую фею. Да что же в ней такого, если он так упорно думает только о ней? И даже не стал ругаться со мной… А я только и ждала этого, чтобы наговорить ему в ответку… Но что делать теперь?

Только вздохнуть, позавидовать легкомысленной феечке Роз белой завистью и идти вслед мужчине с глазами ребенка, руками воина и сердцем рыцаря. Да, он – хвастун, и любитель покрасоваться, и… доверчивый до глупости… Но он так трепетно верен образу, который придумал…

Мне вспомнилось, как я поцеловала его, разрушив сонные чары, а н был недоволен, что его разбудила я, а не фея… Вспомнила, как он замерз, дожидаясь, пока я соизволю выкупаться… Даже подглядывать не стал, слишком благородный рыцарь… И в гостиничной комнате он уступил мне постель, а сам улёгся на лавке…

От этих мыслей захотелось всплакнуть ещё сильнее. Потому что пока я покорно тащилась за колдуном, который бодро вышагивал по дороге в своих щегольских туфлях на красных каблуках, как-то так получалось, что я всё сильнее влюблялась… Потому что невозможно было влюбиться в ожившую сказку…

Наверное, я влюбилась ещё когда работала гидом в музее госпожи Шпек. Но так легко было любить портрет – картинку, которая никогда не обманет, не предаст, не исчезнет в один прекрасный (или наоборот – ужасный) день, оставив тебя с разбитым сердцем… И насколько же тяжело мне было сейчас, когда я видела этого красавчика наяву, спала с ним бок о бок, убегала от собак, от злых колдунов, ехала у него на спине, вдыхая аромат его волос… Видеть его, чувствовать рядом, и знать, что эта сказка – не моя сказка…

Лучше бы и правда Карабасиха прикопала меня где-нибудь возле Запфельбурга, чтобы я не заходила в этот проклятый замок, не поднималась в комнату, увитую розами и хмелем… И пусть бы Шпинель спал себе на здоровье, дожидаясь фею. Она бы пришла, сняла колдовство, и эти двое жили бы душа в душу долго и счастливо.

Главное, что я бы этого не видела.

Колдун оглянулся на меня через плечо и снова улыбнулся – совсем не весело, между прочим. И что это его светлость перестал хохотать в тридцать два зуба? Неужели так обиделся, что я не млею от восторга от песенки его разлюбезной феи?

- Что смотришь? – спросила я злее, чем хотела.

- Да вот гляжу на тебя, как ты еле ноги переставляешь, и гадаю - какой герб у твоего папаши-короля? Наверное, пара черепах? А девиз – «Торопиться некуда, и так везде опоздали»,– отозвался он и засмеялся собственной шутке.

     Больше всего шутничок напрашивался получить булыжником между лопаток, но я сдержалась. Затевать драку на дороге – совсем не по кодексу принцесс, а я же – принцесса. Да и весовые категории у нас с колдуном были разные. Шансов на победу у меня не было. Поэтому только и оставалось, что топать по бесконечной дороге и читать на ходу учебник Тедерикса. Осваивать заклинания я не собиралась, но читать стишки было всяко интереснее, чем выслушивать любовные похвалы какой-то там фее.

Когда впереди показались ворота города, я обнаружила, что не слишком-то и устала – благодаря регулярным пешим прогулкам. Да и джинсы на мне болтались, как на вешалке… Пока вернусь домой, потеряю в этом мире килограммов десять, если не больше.

Нас пропустили, даже не спросив кто мы и откуда, и первый же мальчишка, остановленный Брайером, охотно рассказал, что в городе находится Храм Феи-спасительницы, и даже показал туда дорогу.

Храм оказался достаточно убогим строением в два этажа, но глаза у Брайера горели так ярко, что я не стала язвить по поводу покосившихся ставней и щелястой двери.

Внутри нас встретил седой старичок-смотритель, и за две монетки организовал нам мини-экскурсию, рассказав историю покровительницы Вундхайля.

- Многоуважаемый господин Сэдрик Хайль стал первым мэром нашего города, - рассказывал старик как заправский гид, - но мы бы потеряли этого великого человека ещё в отрочестве, если бы не фея. Господину Хайлю исполнилось двенадцать, когда он чуть не умер. Но появилась Фея-спасительница, поцеловала его и исцелила в одно мгновение.

- Она – сама доброта и щедрость, - произнёс Брайер, который слушал эту историю, чуть ли не со слезами умиления.

- Ага, - не сдержалась я, - очень щедрая – поцелует кого угодно.

Старик-провожатый не услышал моего бормотания, но колдун посмотрел возмущенно.

- Завидуй молча, - произнес он строго. – Ты не понимаешь, что она так же прекрасна душой, как и обликом? Она рассыпает добрые дела везде, где появляется. Ее поцелуи – спасают. Поцелуи… - тут он мечтательно улыбнулся и бросил на меня хитрый взгляд из-под ресниц. - Может, ты – ее внучка? С такими же исцеляющими поцелуями?

- Если только троюродная, - огрызнулась я. – Ты не понимаешь, что всё это – просто сказки? Этот отец города так же выдумал какую-то фею, как выдумал ты, и…

Я невольно повысила голос, и старик-гид меня услышал.

- Сказки?! – он так и подскочил, глядя на меня поверх очков. – Вы