В 1812 году высшие круги были в ужасе от выскочки. От потока изменений. От грозящей невыгоды. От страха потери власти, имущества, от будущего разброда в России. От одиночества Сперанского в келье. Пишет, замышляет, докладывает.

А дальше – дворцовая интрига, неосторожность, провокация, обвинение в измене, в финансовом расстройстве государства, в сношениях с Францией, в заговоре против власти – и падение. Теорию этому дал Карамзин. Ничего не менять! Плохи люди, а не институты. Нужно просто искать умных, добросовестных людей. «Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости… никто не мыслил жаловаться на формы, или на образование: жаловались только на людей».[306] «Государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание российской монархии…».[307] Не трогать!

Что доказал Сперанский?

Госаппарат, вещь формальная, сам может стать силой довлеющей. Получать власть. Поворачивать умы. Укоренять идеи, чтобы лепить страну.

В России потом была еще одна впечатляющая демонстрация силы формы, силы канцелярии. В 1920-х генсек, начальник аппарата, захотел взять всю власть в стране. И взял.

Казус Сперанского

Он обладал юридическим мышлением. С ним такое мышление впервые «вошло во власть» в России. Потом это еще трижды случилось в XX веке. Мышление формами, определениями, а затем уже смыслами действий. С ним легче кроить «сверху – вниз». Безлично насаждать теоретически правильные представления о том, как все должно быть устроено, чтобы торжествовали справедливость и порядок.

Но жизнь неизмеримо богаче закона. Власть, в которой исключительно сильны формальное начало, абстракции, беременна потрясениями. Так и случилось в XX веке.

Пушкин канцелярской словесности

В России делатели, фавориты, проповедники были. А вот человека, мгновенно создающего письменный образ государства, больше никогда не было.

Из-под пера Сперанского – манифест о вступлении на престол Николая I. Пункт за пунктом развеяны любые сомнения в престолонаследии. И какой слог! «Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших».[308]

Неуемный

В марте 1812 г. сослан, оказалось – на четыре года. Увезен частным приставом в Нижний Новгород. Дальше в Пермь, а затем, по великому одолжению, в свою деревушку Великополье, под Новгородом. Ныне – Сперанская Мыза (от усадьбы остался один парк). Под полицейским надзором, c доносом на лиц, вступающих с ним в связь, со вскрытием писем, с подозрением в народе, что он – изменник.

«Школьники, вышедшие из гимназии…, преследовали его и не только кричали: “изменник”, но и бросали в него землею».[309] «На каждой почти станции лишь только узнавали из подорожной, что едет семья Сперанского, осыпали его самою жестокою бранью».[310] Французские военнопленные: «при случайной встрече на улицах они избегали “изменника своему отечеству”, гнушаясь принимать от него ту милостыню, за которою жадно протягивали руку другим».[311] В долгах – закладывал «кресты и табакерки».[312]

Спасался книгами. «Я решился в деревенском уединении пройти все творения св. отцов, начиная от I-го века».[313] Перевел труд Фомы Кемпийского «О подражании Христу».[314] В 4 книгах, всего 500 страниц, известнейший богословский труд. С 1805 г. «переводил по листочку в день, среди великих хлопот, по утрам вместо молитвы».[315] Закончил в Перми. Ради чего? «Отличительное свойство сих книг в том, что они содержат и млеко для младенцев, и твердую пищу для совершенных».[316]

Что еще? Личный профессор дочери, давший ей школу жизни, мышления, языков. Занятия с детьми друзей. И еще – ему за 40 – стал изучать немецкий и еврейский языки по священным текстам. Кроме тех, что уже знал: латинский, греческий, французский, английский.

В 1813 г. смог передать письмо Александру I. «Враги мои могли очернить меня перед Вами, но никогда не отучат сердца моего желать Вашей славы, сохранения Вашего достоинства и кроткого правления».[317] «Ваш разум и строгая с моей стороны логика были одни мои орудия; в них состояла вся тайна моих работ и успехов».[318]

А какой награды просит? «Свободы и забвения».[319]

С письма началось медленное возвращение Сперанского.

Второй круг

Возвращение – но кого? Человека, испытавшего удар огромной силы – упавшего неожиданно, с самых верхов жизни, когда исправлял целое государство. «В одной – в половине пылкой молодости – господствовали в нем свежая, еще ничем не обманутая сила, порывы смелой мысли, уверенность в плодотворности истины и надежда на успех; в другой, – после горечи нежданного, незаслуженного бесславия, – наступили горькое разочарование, сомнение в том, что считать общественною правдою и пользою, боязнь толков и пересудов, покорность действительности при неугасшем еще честолюбии, род душевной апатии при продолжавшейся умственной деятельности… С 1812 года благородные влечения прежнего времени во многом подчинились у Сперанского обыденным целям рядового придворного».[320]

Возвращался годами. 1816 г., 44 года – пензенский гражданский губернатор. 1819 г., 47 лет – сибирский генерал-губернатор. Повсюду – ревизии, очистка от коррупции, реформы в Сибири – вылечить ее. Сперанскому мы обязаны разделением Сибири на Западную и Восточную. 1821 г., 49 лет – спустя 9 лет снова в Петербурге. Но по-иному, никаких вершин и переустройств государства. Должности, поручения. Другой Сперанский, другой Александр I.

Никто и никогда не возвращается в России на ту же вершину, будучи изгнанным.

Но он все-таки смог. Сперанский и его команда (где-то 20 человек) подготовили и издали «Полное собрание законов Российской империи» с 1649 г. (45 томов) и «Свод законов» (15 томов). «Полное собрание» – всего лишь за 4 года (1826–1830 гг.), и еще 3 года потребовалось для «Свода законов» (1830–1833 гг.). Тем самым создал прочную юридическую основу для жизни России на все будущие времена. Привел «отечественные… законы в ясность и твердый порядок».[321] Мы и сегодня – через цепочку поколений – пользуем этот труд.

Труд, труд, труд. В этом был смысл жизни. Труд человеколюбивый, труд богоугодный. Он так и остался семинаристом. Вершить, наслаждаться, вдохнуть в формы государства дух порядка, любви. «Не делай другому того, что не желаешь себе сам».

Англичанка