– Марина… – рычу ее имя. – Твою ж мать, Марина… – стискивая член, стучу им ей по губам. – Блядь… Блядь… Блядь, как я себе с тобой завидую… – вырывается неосознанно.

Какая-то бешеная волна это тупое признание из меня выталкивает. Выбивает вместе с дыханием. И после этого в груди так дико горячо и так странно щекотно становится, невозможно не поморщиться.

Маринка выкатывает язычок, как я ее учил, и позволяет мне вдоволь наиграться. Луплю по нему хуем и луплю, будто ума только на это и хватает. Когда я последний раз такой херней страдал?

Не могу остановиться, пока она не перехватывает член своей рукой и не всасывает головку в рот. Нежно, со вкусом, с упоением это делает. Прикрывая глаза и постанывая от собственного удовольствия.

Член едва ей в рот проходит, а она кайфует. Кружит язычком по головке, вокруг нее. И снова всасывает. Со смачным причмокиванием выпускает. Уретру, из которой выскальзывает капля предэякулята, стегает капитально быстро. А потом вновь засасывает, слюняво и ласково облизывает. Я уже фантазирую, как кончать ей в рот буду, когда Маринка вдруг лишает мой член тепла.

– Дань… – выдает отрывисто, умудряясь смотреть мне в глаза. – Пять Г: жесткий секс.

И, казалось бы, все… Бомба активирована.

Но в этот раз что-то не срабатывает. Точнее, срабатывает не так, как должно.

Сморгнув набежавшую вдруг пелену, резко заталкиваю Маринке по самое горло. Она, естественно, тут же давится. Упирается ладонями мне в бедра, отчаянно отталкивает. Слезы градом, натужные хрипы и рвотные позывы, конвульсивная дрожь по всему телу – все это максимально пугающе ощущается, знаю. А я еще и ремень подтягиваю. Держу и держу, пока красивое лицо Чаруши не приобретает бордовый оттенок. Только тогда отпускаю.

Маринка рывком втягивает воздух и моментально закашливается. Хватаясь за шею, втягивает кислород уже осторожнее.

– Чё такое, Марин? Не нравится? – рявкаю для самого себя неожиданно. Злость внутри, будто лава, кипит. – А это только начало! Жесткий секс, блядь! Ты, мать твою, собираешься мозг включать?!

Помимо ярости какое-то запредельно сильное чувство душит. И не то чтобы я не пытался его разгадать... Просто сделать это неспособен.

Что за хрень?

– Но ведь тебе такое нравится, правда? – спрашивает Маринка, едва только ей удается вдохнуть достаточное количество воздуха. – С другими ты делаешь вещи и похуже!

Я щурюсь. Очень зло щурюсь.

– Не слишком ли много ты обо мне знаешь?

– Ты будешь удивлен… – сычит кобра многозначительно.

– Забыл, что у тебя на всю нашу банду всегда имеется нехилый компромат.

– Я просто внимательная, организованная и о-о-очень целеустремленная.

– Лады… – выдыхаю, практически силой сдерживая все то, что на очередном подрыве чувств бросается, мать вашу, по груди врассыпную. – Насчет меня… Сдавай свои козыри.

– Нет! Ты мне не поверишь! Сейчас не поверишь… Рано… – мотает головой, пока не дергаю за ремень обратно. – Даня… Даня! – выкрикивает, поддевая металлическую пряжку пальцами и в страхе вцепляясь в нее.

– Марина… – выдыхаю, наклоняясь. Подтягиваю вверх, пока лбами не сталкиваемся. – Насчет веры, Динь-Динь, – шепчу, будто не своим голосом. Сознание в тот момент тоже не мое. Кому-то другому подконтрольное. Измененное. Размноженное. Шаткое. – Сейчас я готов во все поверить. Во все, что есть в этом гребаном мире. Даже в то, что лично мне недостижимо. Просто потому что… Я пиздец как заебался, Маринка… – вытолкнув это, в замешательстве морщусь.

Понять не могу… Что со мной?

То ли атмосфера эта гребаная на черепушку давит. То ли от недосыпа выбивает пробки. То ли мои мозги еще на входе в спальню вытекли.

Я не знаю. Я, мать вашу, просто не знаю!

– Что это значит, Дань? – следом за мной теряется Чарушина. Впивается в мои глаза взглядом. Когда я пытаюсь выпрямиться, ловит руками. Обвивает шею, не давая отстраниться. – Скажи мне… Пожалуйста…

– Это значит… Значит, что «Пять Г» исключается, – выдаю незапланированно. – С тобой исключается.

– Что? – не верит.

Блядь, да я сам себе не верю!

– Вычеркиваем, – давлю сердито. Резко отщелкиваю ремень и сбрасываю его с ее шеи. – Снимай весь этот изврат, – требую, яростно указывая на портупею.

Прикрывая веки, растираю ладонями лицо.

– Дань… – пытается Маринка что-то лепетать.

Резко убираю руки и агрессивно выкатываю глаза.

– Снимай, сказал!

– Придурок… – шепчет обиженно. – А-а-а… – вскрикивает и стремительно отворачивается, когда шагаю к ней. – Даня… – срывается на конкретный такой визг, когда со всей дури шлепаю по голой заднице. Раз, другой, третий… Всю свою злобу, все странные недопустимые эмоции в эти удары вкладываю. – Даня… – скулит совсем уж болезненно, крайне жалостно.

И с меня, наконец, сходит волна. Резко сливается вниз. С ней и руки мои опускаются. Тогда даю Маринке возможность обернуться. Жду, что треснет в ответ по морде. Ну, как обычно, короче… Я же животное, постоянно себе что-то не то с ней позволяю. Но сейчас… Она смотрит мне в глаза, что-то там читает. Я все еще не имею понятия о том, что транслирую. Заторможенно моргая, наблюдаю, как Маринка утирает слезы и шагает ко мне. Обнимая, тянется дрожащими губами. Успеваю нервно облизать свои и сипло выдохнуть, прежде чем целует.

Меня шатает. Дернувшись, пячусь назад. Но Чаруша за мной шагает. Сжимаю ладонями ее талию, но оттолкнуть почему-то не могу. Так и передвигаемся, пока ноги не упираются в кровать. Лечу спиной на матрас, Маринка за мной. А там уже… Обцеловывает все лицо, шею, плечи. Присасывается, словно пиявка, но, блядь, какая же сладкая эта пиявка.

Обхватывая мои бедра ногами, качается. Шарахает током. Оглушительно прошивает. Сквозь все тело проходит и на новом круге собирается внизу моего живота. Напряжение настолько сильное, что сохранять неподвижность невозможно физически. Хрипами выталкиваю стоны, зарываю ладонь Чарушиной в волосы и плавно сбиваю ее на сторону. Подминаю с каким-то нехарактерным трепетом. Движимый все тем же странным сумасшествием, ласкаю ее тело своим.

– Маринка… – выдыхаю на пике слияния.

В тот момент уже догоняю, что этот тонкий биоэлектрический обмен – больше всякого секса, выше любой близости, мощнее самого крутого оргазма. Ведьма Чарушина стимулирует полное освобождение моей половой энергии. Я качаюсь в волнах затяжного экстаза. И, наконец, понимаю всю суть своего необычайного наслаждения конкретно с ней.

Она меня принимает.

Я, блядь, не знаю, как она это делает, но она меня принимает. Не владея никакими практиками, она плавится подо мной, теряет целостность и впускает меня в себя. Без всякого проникновения. Я просачиваюсь в ее тело. Я сливаюсь с ней.