тогда как Харман, конечно, выступает, при всей необычности его философии как экспериментатор, для которого его эксперимент может быть воспроизведен в любой точке, а не только там, где слово «плазма» вызывает устоявшиеся ассоциации.

Как раз нам осталось несколько минут, замечу, пока успеваю, что критическая теория распространилась и на сетевое общение. Критическую теорию Интернета разработал Герт Ловинк в одноименном сборнике статей (2012, рус. пер. 2019). Опираясь на Ги Дебора, Ловинк говорит, что Интернет впервые перевернул отношение между индустрией вещей и побочных эффектов: вопреки схеме Клода Шеннона (о ней мы скажем в расширенной лекции по критической теории медиа), где шум является лишь привходящей помехой для передачи информации, в Интернете шума больше, чем информации. Вопреки Дебору, во времена которого потребление было поведением масс, которому следовало противопоставить дрифт (дрейф), сейчас потребление стало чем-то вроде универсального человеческого права, а значит, те капризы при потреблении, которые в эпоху кино возникали как побочные, сейчас становятся магистральными и определяют степень идеологизированности людей.

Сходную вещь подметил Марк Фишер в своей книге «Капиталистический реализм» (2009, рус. пер. 2010): в сетях происходит коммерциализация самого недовольства, из-за чего сама архитектура сетей начинает ради прибыли создавать недовольство как троллинг, почему в сети и получают свой голос ультраправые, сторонники консервативного поворота 2010-х годов во многих странах, потому что именно их голос больше всего отвечает представлению о быстром отклике и быстром распространении сообщения. Именно капиталистический реализм объясняет, почему иногда менеджеры или специалисты по новым технологиям поддерживают явно правые проекты, вроде Брекзита в Великобритании, именно потому, что любое упрощение, когда «со всем разобрались», обеспечивает бесперебойную работу их машин, способов производства смыслов и вещей.

Разумеется, левые стремятся предложить свою аналитику этого правого реализма, равно как и теоретики сетей разрабатывают альтернативы. Так, Юк Хуэй утверждает, что противостоять такому капризному индивидуализму можно, только создав новые формы коллективного действия, например изобретательство или разработка новых видов программного обеспечения. На этом мы завершим, а в следующий раз поговорим подольше, посмотрев, как критическая теория работает с миром медиа.

Лекция VIII

Критическая теория медиа

Теория медиа разнообразна – ничто бы не объединило такие разные имена, как, например, Маршалл Маклюэн и Сьюзен Сонтаг, если бы не обложки книг, на которых написано «теория медиа». Сама по себе эта дисциплина – одна из многих попыток преодолеть ситуацию, довлеющую гуманитарному знанию с XIX века, когда бурное развитие отдельных отраслей лишало философа возможности охватить все и сразу своим умом, как это было во времена Лейбница или даже Канта, когда философ знал все от палеографии до метеорологии и умел писать книги по всем этим вопросам. Проекты Гегеля и Шеллинга охватить все и сразу означали, что прежде бывшее повседневным выполнением профессиональных обязанностей стало теперь мечтой, целеполаганием, как мы заметили в прошлый раз, не лишенным ностальгии. Попыток преодолеть эту ситуацию разрыва между наличной философской работой и ее целеполаганием внутри научного производства, когда практическое овладение со стороны философа историческим материалом происходило в ином режиме, чем интерпретация этого материала, было немало, начиная с неокантианства и феноменологии. Все эти направления должны были иначе сориентировать философа в историческом пространстве.

Теория медиа, какой бы она ни была, всегда исходит из того, что этот разрыв хотя бы отчасти преодолен. Философ медиа осмысляет производство содержаний в медиа так, что любая завершенная характеристика этого содержания сама будет философской работой. Чтобы понять философа медиа, медиатеоретика, нужно в чем-то стать теоретиком, любить мыслить и придумывать, а не просто следовать какому-то школьному стандарту воспроизведения чужих мыслей. Университетское критическое мышление не может довольствоваться простой проверкой идей, но должно выяснять, как каждая идея работает и создает наше участие в понимании медиа.

По сути, теория медиа – учение о том, как именно те или иные проявления человеческого духа стали возможны после определенной пересборки системы знаний. Так, гений Леонардо да Винчи стал возможен после нескольких поколений «бумажной архитектуры», часто не реализуемых проектов, которые и создали привычку к постоянному проектированию и оценке ожидаемых впечатлений и реакций на проекты. Или гений Гегеля был бы невозможен без «Энциклопедии наук и ремесел» – люди привыкли, что всем может достаться философски продуманный инструмент преобразования окружающего мира, и в результате люди с амбицией менять мир приходили на лекции Гегеля. Иначе говоря, теория медиа занимается не тем, как медиа влияют на текущее положение дел (это предмет практических социологических исследований), а как они создают то существование форматов высказывания, которое потом и будет подхвачено людьми, созревшими для того, чтобы влиять на положение дел. Соответственно, выясняется, какие форматы допускают меньше злоупотреблений на этом пути и как с помощью других форматов можно блокировать эти злоупотребления.

Начнем лекцию с истории самого слова, опираясь на известную нам из предыдущих лекций идею Э. Бенвениста, что социальные институты возникают там, где язык не вполне может сказать какие-то вещи о человеке или о будущем, и требуется создать институт, который и позволит говорить без когнитивного диссонанса. Например, нельзя всерьез говорить «я хороший», это звучит нелепо, потому что утверждение от первого лица не может окрашивать одобрением само себя, будучи лишь выражением ситуации первого лица, к которой одобрение может прийти лишь извне, а не изнутри. Но можно создать институт собственности и сказать: «Я хороший хозяин» – и тем самым обеспечить правильно функционирующий институт, который только и позволяет преодолеть ужасающие странности, возникающие при простом производстве речью эффектов словесного выражения.

Медиа лучше всего понимать очень широко: например, венский стул вполне можно считать видом медиа – это был первый предмет мебели, создававшийся с середины XIX века фабричным способом, а не просто индивидуальным или цеховым: на фабрике под паром гнули сотни тысяч обточенных палок, весь процесс был стандартизирован. Не просто были применены токарный и другие станки для производства в промышленных масштабах, но была разработана процедура, благодаря которой венский стул, как и несколькими десятилетиями позже швейная машинка «Зингер», входит в каждый дом и становится основой стандартного буржуазного быта.

Русское слово медиа – множественное от число латинского medium, означающего средство, посредство, среднее, среда. Чаще это слово называло не предмет, а ситуацию – центр, центральное место, скажем, площадь как место собраний и обсуждений. Например, латинское in medias res означает «прямо в гущу событий», «в сами события», без предварительных условий и пояснений, а in medium afferre – выносить на публику или делать частью общего блага, сообщать всем остальным людям для пользы. Эти примеры уже достаточно сообщают о связи медийности и публичности –