Пару дней он с моего согласия провел в домах аппарата Военного атташе, где приводил в порядок несколько достойных картин, и уже поздно вечером явился в мой кабинет необычайно возбужденный. Рассказал, что обнаружил в чуланчике темное, покрытое грязью полотно в осыпавшейся раме, по всем признакам принадлежавшее кисти крупного художника. Спрашивает, как поступить. Не раздумывая, отвечаю: неси сюда, здесь разберемся. Он: «А что скажет генерал? Он не отдаст». Отвечаю, что договоримся.

Для разговора с генералом Михаилом Ивановичем Стольником, конечно, требовалась дипломатия. Но я хорошо знал его по прошлым совместным командировкам в Англию и Канаду, мы дружили семьями. Поэтому дружески дипломатический разговор с ним наутро кончился тем, что он разрешил временно изъять картину в целях возможной реставрации.

Когда затем мы со Славой стали в моем кабинете досконально изучать полотно, нашему удивлению не было предела. Прежде всего мы обнаружили на поломанной раме хорошо знакомую кондовую советскую бирку из жести с инвентарным номером и надписью «Посольство СССР в Великобритании». Хотя в инвентарном «гроссбухе» завхоза этого номера не было, возможно за давностью лет, я заявил генералу, что картину мы реквизируем по принадлежности, с чем он был вынужден согласиться. Далее. Слава несколько дней «колдовал» над картиной, расчищал своими хитрыми растворами небольшие участки полотна, сверял что-то по справочникам. В результате, указав на малозаметный трехзначный номер, выписанный в углу полотна красной охрой, он сказал, что такие номерки писали на картинах в запасниках Эрмитажа. Рама, по его словам, также была типичной для Эрмитажа. Саму картину — по холсту (кстати, сшитому из двух полос и сильно осыпавшемуся по шву), краскам, манере письма, сюжету — он отнес к XVII или XVI веку, что само по себе звучало как сенсация.

Еще несколько дней спустя Титов заявил, что может причислить ее к школе Тициана. На картине была изображена обнаженная полнотелая женщина, сидящая перед медным тазиком и умиротворенно вытирающая свои длинные медного оттенка волосы. Эта женщина, говорил Слава, очень похожа на тициановскую Венеру. Похож, восклицал он, и «этот медный тазик»! Однако время его командировки заканчивалось, и мы договорились, что по возвращении в Москву Слава будет дальше выяснять историю этого полотна, а мы позже непременно вызовем его снова для продолжения реставрационных работ.

Слава приехал менее года спустя. К тому времени через переписку мы с ним установили ряд новых интересных фактов. В Эрмитаже Слава получил подтверждение того, что номер на нашем загадочном полотне значился в их записях с пометкой, что картина в числе других была в 30-х годах переслана в Посольство СССР в Великобритании.

В свою очередь, я, собирая крупицы информации из разных источников, установил, что посол Иван Михайлович Майский, занявший свой пост в Лондоне в 1932 году и арендовавший вскоре «Харрингтон-хаус», добился, чтобы для достойного оборудования помещений посольства ему прислали большую партию художественных ценностей из Эрмитажа. Это были картины, скульптурные работы, вазы, антикварные каминные часы, много антикварной мебели. Видимо, в скудные 30-е годы было проще прислать в посольство все эти ценности из Союза, нежели выделить валюту для приобретений на месте. Но самое главное, что эта «Венера после купанья» была записана в книгах Эрмитажа, хотя и со знаком вопроса, как работа Тинторетто, современника Тициана.

Второй визит Славы Титова в посольства начался сразу с реставрации нашей «Венеры». Реставрации также требовали другие полотна, и Слава в итоге выполнил и эту работу, в частности, привел в порядок три прекрасных морских пейзажа Айвазовского. Но на полную реставрацию полотна с Венерой этой командировки Славы не хватило. Мы вызывали его в третий раз, и только тогда он завершил сложную реставрацию картины, которую мы поместили в тщательно выбранную новую раму (старая не подлежала реставрации). Долго консультировались с послом и в итоге разместили «Венеру» на затененной стене угловой гостиной, что на втором этаже. Кажется, в надежном месте.

История «Венеры» на этом не кончилась. Позже Слава письмом сообщил мне новую сенсацию. Он, подобно охотнику, искал все возможные следы полюбившейся ему картины и наконец в альбоме с репродукциями карандашных рисунков, сделанных великим фламандцем Ван Дейком во время поездки в Италию (XVII век), обнаружил, к своему изумлению, рисунок нашей «Венеры» с припиской рукой Ван Дейка: «Тициан».

Слава намеревался опубликовать статью на эту тему, но я тогда отговорил его. Признаюсь, мои доводы были типично чиновническими. Публикация-де привлечет внимание к тому, что советское посольство в Лондоне держит где-то в укромной гостиной посла полотно музейной ценности... Руководство МИДа засуетится, вокруг бесценного полотна разгорятся страсти, споры с Министерством культуры, в результате чего посольство скорее всего лишится его...

Этот поступок время от времени тревожил мою совесть, но я успокаивал себя тем, что в строго охраняемой резиденции посла музейная Венера будет в сохранности. Завхозу я несколько раз строго внушал, что, если, чего доброго, в доме возникнет пожар, ему следует прежде всего вынести из здания Венеру, поскольку все остальное ее не стоит. Милый Николай Михайлович недоверчиво улыбался, но не спорил.

Должен сказать, что завхоз Николай Михайлович Макурин и подчинявшиеся ему двое квалифицированных рабочих с пониманием относились ко всем нашим затеям по облагораживанию помещений посольства, хотя им явно недоставало знаний и опыта. После обстоятельных объяснений они поняли, что при покраске дверей в изысканном доме лорда Харрингтона нужно оберегать от краски ручки, тем более что они сами по себе были антикварными: резной хрусталь в посеребренной оправе, а очищать их от краски следует не наждачной бумагой, а специальным растворителем.

За всем уследить было, конечно, невозможно. Возвратясь из очередного отпуска, я обнаружил к своему ужасу, что наши музейные золоченые по дереву стулья после перетяжки их присланной из Москвы бригадой мастеров были к тому же «освежены» по потертому золоту яркой бронзовой краской из полуведерной банки.

Но настоящий и совсем неожиданный удар получил я однажды от одного из наших самых старательных квалифицированных рабочих. Как-то утром, когда я поднялся по лестнице в свой кабинет, он принес снятую с крюка «Красную масленицу», ранее отреставрированную Славой Титовым, и с гордостью показал, как он по своей инициативе «подновил» тяжелую резную раму: по старому золоту с патиной прошелся бронзовой краской, видимо, все из той же злополучной банки. Рама, в которой картина более полувека назад побывала на Венецианской выставке, была безнадежно загублена. Я не мог ничего поделать, ругаться тоже не было смысла. Переживал многие месяцы и отворачивался от картины, проходя ежедневно под нею.

Урывками, между делами я бродил по парадным залам посольства и рассматривал предметы старины,