В автобусе по дороге обратно все по-прежнему хранят молчание. Я чувствую блаженство и усталость. Добравшись до своего номера, я звоню на Западное побережье рассказать, что видела Бабулю. Мне просто необходимо этим поделиться. Но раз за разом пересказывая историю о том, как огромные черно-белые создания окружили наши сбившиеся вместе желтые каяки, и кладя трубку, я испытываю чувство утраты, будто я разбазариваю впечатление от нашей встречи, описывая ее чуть ли не как рядовое развлечение. Когда я говорю о том, какая энергия исходит от китов, какие они мускулистые и огромные, они становятся визуальными объектами, существующими отдельно, вне меня. Хотя на самом деле я чувствовала, будто расширилась, вместила их в себя.

Как оказалось, капитаны местных судов и исследователи называют то, что я испытала, «косаткоргазмом». «Когда кит показывается на поверхности, люди сначала молча замирают, – говорит один гид. – А потом начинают издавать звуки, как во время секса: тяжело дышат, ахают, охают, поминают бога». Видеть китов – не пассивное действие, в нем участвуешь всем телом. «Когда кит выпрыгивает из воды, это похоже на оргазм. Встретив лису, такого не почувствуешь», – говорил исследователю один из смотрителей парка.

В эту ночь я никак не могла заснуть. Привычная бессонница во время менопаузы. Очень душно, в комнате нет кондиционера, чтобы справиться с редкой для штата Вашингтон жарой. Я слышу музыку, доносящуюся через дорогу из трактира «У Хёрба». Шум вырывается наружу всякий раз, как кто-то входит или выходит. Но главная причина моего возбуждения – встреча с Бабулей. J2 – священное, мифическое животное, его появление сопровождается большим выплеском энергии.

Чувства от этой встречи не назовешь теплыми и нежными. «Никто не узнает себя, – писал натуралист Лорен Айзли, – пока не увидит свое отражение в глазах, отличных от человеческих». Глаз Бабули смотрел пристально, отстраненно, оценивающе, под ее взглядом было неуютно. «Животное смотрит на нас, – пишет Деррида, – И мы обнажены перед ним. И, быть может, именно здесь начинается мышление»[113].

Годами я читала трансценденталистов – очаровательных викторианских хиппи. Медленно перелистывала эссе Эмерсона «Природа», останавливаясь поразмышлять над любимыми высказываниями. Зачитывалась Торо: «Природа готова к самому пристальному вниманию с нашей стороны. Она ждет, чтобы мы присмотрелись к самому крохотному ее листочку, взглянули на нее бесхитростным взглядом насекомого». Я хотела так же, как трансценденталисты, чувствовать в природе божественное начало. «Природа, – писал Торо, – исполнена духа, исполнена божественности, так что ни одна снежинка не избежит руки творца». Теперь я начала понимать, что природа не полна божественного – трансценденталисты не дошли до сути. Она сама и есть божество. Голуэй Киннелл пишет: «Не существует другой загадки, кроме той, что таят в себе предметы и создания, живущие на земле».

Как дочь священника я всегда много размышляю о духовном мире, постоянно читаю книги, объясняющие основополагающие принципы христианства, суфизма и буддизма. Уезжаю в монастыри для совершения духовных практик и слушаю теологические подкасты. Ничего из этого не делает меня более религиозной. На самом деле в том, что касается религии, до меня трудно достучаться. Вера – чувство для меня неестественное. В отличие от китов, поиски Бога чаще всего кажутся умозрительными, даже призрачными. Я хочу того, что Уильям Джеймс называл «большее», но еще и «реального», которое рождается от встречи с J2.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, музыки уже не слышно. Я смотрю из окна на волнистую тень фонаря, освещенный край здания, окно, бликующее, как чернильное пятно. Я знаю, что должна спать, но осознание того положения, которое я теперь занимаю в мире, заставляет мой мозг гореть огнем. Это никак не связано с дефицитом гормонов. Я не хочу, чтобы время продолжало двигаться вперед, унося меня все дальше от китов, от Бабули. Что-то подобное я чувствовала в ночь после рождения дочери. Я вытолкнула из себя существо, влажное от соленой воды и крови, и ощутила себя в самом сердце океана жизни. Каждой проходящей минутой я все дальше удалялась от этого переживания, слишком огромного, чтобы его объять. Событие было реальным, но его важность, его ценность нельзя измерить, его можно только описать как «невозможное»[114], в терминах философа Жан-Люка Мариона. Невозможное – как рождение, как смерть, как эрос, как Бог. Встреча с J2, как и появление дочери, стало событием за пределами человеческого осмысления и оценки.

* * *

План транспортировки Лолиты на волю из столь популярной среди туристов тюрьмы в Майами выглядит как фрагмент научно-фантастического романа. Косатку поднимут краном в подвеске, сконструированной специально для ее массивного тела. Прорези для грудных плавников проложат «материалом, предотвращающим трение». На борту грузового самолета, предпочтительно Боинга C-17 «Глоубмастера», при помощи льда будут поддерживать прохладную температуру воды в аквариуме. Сопровождающая Лолиту команда ветеринаров и тренеров в одинаковых водолазных костюмах будет постоянно наносить увлажняющее средство на спинной плавник и опрыскивать ее водой. С помощью электродов, прикрепленных к телу косатки, ветеринары будут всю дорогу контролировать работу ее сердца.

Как только самолет с Лолитой приземлится в Сиэтле, ее переименуют в Токиту – это оригинальное имя ей дал ветеринар, который отобрал ее в Пьюджет-Саунд для отправки в океанариум. Сперва грузовиком, потом паромом ее отвезут на остров Оркас. Там косатку выпустят в открытый морской вольер и будут отучать ее ассоциировать пропитание с человеком. Она научится охотиться на живого лосося. Однажды стая L, в которую входит ее мать L25 – Солнце Океана – и еще три косатки, которые были свидетелями ее жестокого пленения в 1970 году, подплывет достаточно близко, чтобы Лолита услышала их зов. Ученые надеются на то, что Лолита ответит, и стая L подойдет еще ближе. «Их воссоединение, – читаем мы в документе, разработанном некоммерческой организацией Orca Network, поддерживающей китов, – станет беспрецедентным событием в коллективной памяти Лолиты и ее семьи».

Когда я впервые узнала о содержании Лолиты в неволе и планах по ее вызволению, я решила, что ее освобождение – вопрос нескольких месяцев. Каждую субботу и воскресенье силами протестующих десятки машин разворачиваются, не доехав до океанариума. Идет долгая и упорная борьба в прессе. Много раз я представляла, как оказываюсь рядом с морским вольером на острове Оркас в тот момент, когда Лолиту опускают в ее родные воды. Но сейчас я понимаю, что океанариум никогда не отпустит Лолиту, несмотря на акции протеста и судебные процессы, которые инициируют зоозащитники. Компания «Пэлас Интертеймент», которая владеет океанариумом в Майами, также содержит «Бумерз Лонг Айлэнд», «Стори Лэнд», «Датч Вандерлэнд», место под названием «Дикие и мокрые» и еще более пятидесяти других парков развлечений. В 2007 году «Пэлас Интертеймент» продали испанской компании «Паркc Реюнидос» за 330 миллионов долларов. Согласно онлайн-отчету инвесторов компании, после спада в 2015 году посещаемость всех их парков растет. За 2016 год они заработали больше 584 миллионов долларов.