Шрифт:
Закладка:
Но вдруг лязгнул замок, заскрипела дверь, и в луче пыли возникла… ты не поверишь!.. в луче пыли возникла Надька Федорова.
Это было так неожиданно, что я вскрикнула.
Асвадуров вчера обещал мне прислать адвоката. Но ни словом не обмолвился о том, что этим адвокатом будет Надька.
Мы с Надькой вместе работали в свое время в юридической консультации и не так чтобы дружили, но хорошо относились друг к другу.
И вот теперь она здесь, в сигуранце.
Молодая, загорелая, в легком крепдешиновом платье и в босоножках на высоченных каблуках, такая яркая и неуместная в этой пыльной камере…
«Надюша!», – метнулась я к ней.
Она, наверное, не узнала меня, поддалась назад.
Остановилась. Всплеснула руками и вдруг неожиданно звонко рассмеялась: «Ну и видос у тебя, Наташка!»
Вид у меня, наверное, действительно был безобразный. Платье грязное, под глазом синяк, а теперь вот, ко всему еще, слезы.
Торопясь и сбиваясь, я стала рассказывать Надьке все наши злоключения.
Она слушала невнимательно.
Присев на краешек стола и поставив стройную ногу в прозрачном чулке на табуретку, она то и дело поглядывала на ручные часики и даже в какой-то момент, вынув из сумочки зеркальце, стала подкрашивать губы.
Моя история ее, по всей видимости, не интересовала.
Караим, не караим… Русская, еврейка… Кардашев… Взятка…
Слишком все это скучно…
Наконец она не выдержала.
«Наташка, Наташка… – сказала она с укором. – Как тебя угораздило вляпаться в эту дрянную историю?!»
Как будто я виновата в том, что мы родились евреями!
«Ну, ладно, – вдруг смилостивилась она. – Я тебе помогу. Все будет в порядке. Но за это…»
И тут же снова рассмеялась: «За это тебе придется отдать мне свою «лисичку». Надеюсь – она сохранилась?»
Моя «лисичка»! Надька имела в виду палантин из чернобурых лис, который я привезла из ссылки. Палантин изначально принадлежал жене губернатора Пинска, или как все мы, ссыльные, ее называли: «Пани из Пинска». В 1939-м губернатора расстреляли, а жену его сослали в Казахстан.
Пани из Пинска прибыла в Кокчетав в палантине из чернобурых лис.
Милая женщина, плохо понимая, что с ней произошло, так и осталась бы зимовать в Кокчетаве в этом палантине, если бы не счастливый случай.
Я как раз возвращалась домой, в Одессу. Мы обменялись. Я отдала ей свой теплый бараний кожух, валенки, шерстяные носки и всю остальную экипировку, которую привез мне в ссылку Изя.
А она, взамен, подарила мне «лисичку» и, на радостях, добавила к ней еще два носовых платочка, белый и розовый. Обмен казался неравноценным, и пани очень сокрушалась, что ей нечего мне больше предложить.
Пожелав всем моим ссыльным друзьям счастливо отбыть срока, я отправилась в Одессу, навстречу надвигающейся войне…
Палантин губернаторши был составлен из четырех чернобурых лис, совершенно потрясающей расцветки – я была от него без ума и показывала его многим моим подружкам, в том числе, и Надьке Федоровой.
Красоваться мне в нем не пришлось. Но в первые дни оккупации, когда мы с Таней Рорбах, разодетые в пух и прах, прикатили на извозчике в Тюремный замок, у меня на плечах был… представляешь?!.. палантин из чернобурых лис!
Ну, вот…
А теперь моя «лисичка» хранилась, пересыпанная нафталином в сундучке у Ниночки Харитоновой, и ей, кажется, было суждено спасти нас от смерти.
Тем временем Надька продолжала болтать в той легкой манере молодых одесских адвокатесс, от которой я так давно отвыкла.
«Слушай, слушай, Наташка, – говорила она. – У меня на квартире живет прокурор из «Куртя-Марциалэ», капитан Атанасиу. Пот-ря-сающий мужик!
У меня с ним…. Ну, ты понимаешь! К нему вскоре должна приехать жена из Бухареста – домна Фанци. Но это не имеет значения!
Короче. Он все для тебя сделает. Ты увидишь. Он может взять вас к себе. Но тебе придется его отблагодарить».
Услышав слова «Куртя-Марциалэ», я вздрогнула.
Что значит «он может взять вас к себе»?
Куда это, в Военный Трибунал?
Только этого нам не хватало!
Опасно, опасно связываться с этим прокурором, как Надька сказала, его фамилия? Атанасиу?
Так думала я, и смотрела на Надьку, и видела, что она уже соскочила со стола, и одернула платьице и, видимо, собирается уходить…
И тут я вдруг поняла, что сейчас вот, в эту минуту, она выйдет из этой пыльной камеры, и тогда… И тогда…
Я решилась…
Решилась пойти на риск.
Выдавив из себя улыбку, я сказала: «Конечно! Конечно, Надюша, мы отблагодарим его, этого твоего Атанасиу. Хорошо отблагодарим! Он будет доволен!»
«Ну, вот и договорились, – подытожила Федорова и, явно желая закончить разговор, сказала: – Я очень спешу, Наташка. Меня ждут. Но ты, ты не волнуйся, все устроится. Мы увидимся. Поговорим. Я расскажу тебе. Го-ло-во-кружительный роман! Не-ве-роятный!»
Она уходит.
И уже в дверях оборачивается и говорит, смеясь: «Так я заеду к Нине за «лисичкой»?! Да, Наташа?! А мужик, по-тря-са-ющий!»
В тот же вечер, Надька забрала у Харитоновых «лисичку».
А назавтра в сигуранцу поступил запрос на папу: «Куртя-Марциалэ» требовал передать в его ведение дело инженера Иезекииля Брейтбурда, обвиняемого в сокрытии национальности.
В начале сентября 1942-го папу перевели из сигуранцы в «Куртя-Марциалэ».
Мой коллега, адвокат Дьяконов, сидевший в то время в этой тюрьме, рассказывал после войны, что видел, как Изю привезли, едва узнал его и был уверен, что он не выживет.
Ты пойми, перевод папы в «Куртя-Марциалэ» спасал его от палача Никулеску, но вместе с тем был связан с огромным риском. Но мне в эти дни это казалось единственной возможностью.
Вскоре Атанасиу затребовал и мое дело, обосновав это требование необходимостью объединить его с делом папы.
А 21 октября 1942-го тетка Федоренко привела в «Куртя-Марциалэ» и тебя, моя девочка. В этот день тебе исполнилось шесть лет.
Событие пятое: «Curtea-Martiala»
Одесса, декабрь 1942 г. Более 400 дней и ночей под страхом смерти
Ну вот и настало время рассказать вам о «Curtea-Martiala».
Большая часть из того, что мы вам расскажем, основана на письмах Таси и на детских воспоминаниях Ролли. Ведь вряд ли кому-нибудь, кроме Ролли, довелось свести такое «интимное» знакомство с этим чудовищным заведением.
Румынский Военный Трибунал – «Куртя-Марциалэ» был организован уже в первые дни оккупации – 21 октября 1941
