мозги, порядочность и работоспособность, добился присвоения ему классного чина «советника юстиции» в порядке поощрения. Это было сверх потолка, — по штатному расписанию старший помощник прокурора, в должности которого состоял Веткин, не мог подняться выше «младшего советника».

С женою Саша развелся пять лет назад, платил алименты на дочь. Потом не менее полутора лет жил с гинекологом Кржеминской, с которой познакомился на концерте Бориса Гребенщикова. Эта самая Вера Ипполитовна на дух не переносила Маштакова, считала, что тот спаивает ее гражданского мужа. Позже, когда Вера Ипполитовна предъявила на Веткина слишком большие права и решила взвалить на его плечи чрезмерные обязанности в виде обязательного ежедневного ношения костюма и галстука, Саша прозрел. Кржеминская, хлопнув дверью, ушла из его жизни. Сейчас он почти год обитал один.

За это время он добился заметных успехов на алкогольном поприще. Наконец-то понял прелесть употребления водки под пиво. Освоил творческую радость сознательного похмелья, мог провалиться в загул на несколько дней. Потом, правда, уходил в решительную завязку до ста и более дней.

Сегодняшний статус приятеля Михе был неведом.

— Как праздник собираешься встречать? — толкнул он пробный шар.

— Никак. Спать лягу в десять часов, — Веткин позевывал.

— Как спать? Новый год же?

— А почему в Новый год обязательно надо не спать? Почему надо непременно пьянствовать? Вокруг елки хоровод водить? Вот я тут в «Аргументах и фактах» прочитал. У Невзорова спрашивают, как он Новый год отмечает…

— У какого Невзорова?

— У Александра Глебыча, который «600 секунд» вел. Так вот он отвечает, что всегда тридцать первого декабря вовремя ложится и всю ночь спит. Утром встает со свежей головой и делами занимается. А остальные продирают глаза в лучшем случаю к обеду, похмеляются и напрочь теряют день. А в году их всего триста шестьдесят пять.

— Думаешь, правду Глебыч говорит? — усомнился Маштаков. — Может, просто хочет показать, что он не такой как все?

— Допускаю, но мысль его мне понравилась.

— Все-таки Новый год не обычный, не рядовой, — искал аргументы Миха. — Новое тысячелетие. Этот, как его, миллениум.

Саша снисходительно рассмеялся:

— Дядя Миша, мне даже неловко от тебя такие смешные вещи слышать. Какой миллениум? Ты серьезно считаешь, что сегодня ночью новое тысячелетие начнется?

— А когда же?

— Через год.

— Как через год? — опешил Маштаков.

— Очень просто. Век — это сто лет. Так? Так. Нулевой год был разве? Не был. Отсчет по григорианскому календарю начался с первого года. Каждый век завершается, когда проходит полных сто лет. Первый век начался с первого года, закончился сто первым. Каждый сотый год — это последний год уходящего века. Следовательно, последним днём двадцатого века будет тридцать первое декабря двухтысячного года. С первого января две тысячи первого года начнется двадцать первый век и третье тысячелетие от рождества Христова. Всё просто, как дважды два.

— Почему же все говорят, что сегодня ночью начнется новое тысячелетие? — недоверчиво спросил Миха.

— Дураки потому что.

— Постой, ты это вычитал где-то или сам придумал?

— А чего тут читать? Тут и без чтения все ясно. У тебя на первом курсе по логике какая оценка была?

— Отлично.

— Чего тогда я тебе объясняю? Пройди сам по логической цепочке. Ну ладно, дядь Миш, у меня тут дела.

Озадаченный Маштаков стал размышлять над выведенной Сашей формулой. Она выглядела предельно понятной, но что-то в ней настораживало. Миха, не торопясь, выкурил еще одну сигарету, и тут его осенило.

Человек когда переходит из тридцатилетних в сорокалетние? Когда ему круглая дата стукнет, тридцать! Тридцать это достигнутый рубеж. Так почему же наступление двухтысячного года — не рубеж? Почему — не переход в новое тысячелетие?

Он схватился за трубку и стал азартно накручивать диск. Дискуссию продолжить не удалось, домашний телефон Веткина сначала долго был занят, потом стал откликаться долгими унылыми гудками.

17

31 декабря 1999 года. Пятница.

17.00 час. — 18.00 час.

В кафе «Лада» Валера Жидких очаровал заведующую Жанну Витольдовну, перезрелую, но отчаянно молодящуюся тётю пятидесяти двух лет. Через десять минут разговора за чашкой молотого бразильского кофе и сигаретой Жанна Витольдовна была готова на гораздо большее, чем просто организация поминального обеда, пусть и в проблемную дату второго января. Жанна Витольдовна цепенела от вида грубых, спортивных, мосластых парней в пределах тридцатника. На секунду она представила, что могут вытворять такие самцы в постели, и обмерла.

Валера видел — откормленная деликатесами заведующая банально голодна. Он разговаривал с напористой хрипотцой, к случаю рассказал неприличный анекдот, выслушав который, Жанна Витольдовна сделала вид, будто смутилась. Разглядывая её унизанные перстнями и кольцами пухлые руки, второй и третьи подбородки, сложенные в сиреневое сердечко губы и шелковистые голубоватые локоны парика, Валера подтрунивал над своим секундным желанием.

«Как это называется, когда старых трахают?»

Составление меню Жидких полностью отдал на откуп Жанне Витольдовне. Заплатил аванс, который заведующая тщательно пересчитала. Над одной сотней, склеенной полосочкой скотча, она задумалась, в сомнении повертела в руках, но потом взглянула Валере в мужественное лицо, вздохнула и положила в стопку принятых банкнот.

В придачу к служебному Жанна Витольдовна сообщила клиенту и домашний телефон. Жидких отговорился, что пока, к сожалению, ни стационарным, ни мобильным не обзавёлся, но позвонить пообещал. При возможности.

Расстались тепло, заведующая просила почаще заглядывать к ним в кафе, где после ремонта стало так уютно. Мурлыкнула: «У нас новый повар, очень квалифицированный». Валера поблагодарил за радушный прием.

Подъезжая к центру, он сказал себе, что не стоит пренебрегать любезной Жанной Витольдовной. Живет она наверняка одна, укромная, никому неизвестная лёжка в городе не помешает, жизнь — штука извилистая.

Теперь предстоял разговор с Рубайло. Ещё по пути от морга к кафе Жидких отзвонился ему по сотовому, объяснил, чтобы тот не мешал Димке Смоленцеву вопросы решать. Серега настоял на личной встрече, чтобы темку одну перетереть.

Вот и пробирался сейчас Валера, буксуя в расквашенной снежной колее, в частный сектор по «шестерке», на улицу Шевченко.

У Сереги был новый адрес, новая подруга. Вернее, в адресе обнаружилась целая компания: парни, девки, все незнакомые. Жидких заходить в дом отказался, Рубайло вышел налегке, в модной шелковой рубашке и джинсах, залез в машину.

— Заходи, брат, чё ты, пожрёшь по-человечески, выпьешь, — обняв и хлопнув кореша по спине, предложил Серега.

— Что за туса?

— А-а-а, все ништяк. Девчонки из