– Элспет Локвуд была одной из них? Она тоже принимала участие в ритуалах, которые вы тут проводите?

– Как вам уже было сказано, капитан Хайд, я не вправе…

– Позвольте мне внести ясность, – перебил полицейский, шагнув к Баллору. – Речь идет об очень серьезном деле, касающемся жизни беззащитной молодой женщины. Время имеет первостепенное значение, если мы хотим найти ее целой и невредимой, при условии, что она действительно все еще цела и невредима в данный момент. Если же это не так, дело становится еще серьезнее. Так что в случае вашего отказа отвечать на мои вопросы честно и подробно, без ссылок на то, что вы, мол, «не вправе», мне придется лишить вас некоторых прав в буквальном смысле, и мы продолжим этот разговор, находясь по разные стороны решетки в камере полицейского участка. Теперь я достаточно ясно обрисовал ситуацию, мистер Баллор?

Даже если на Баллора произвела впечатление угроза, прозвучавшая в словах Хайда, он не подал и виду – лишь медленно кивнул, и надменная улыбка заиграла на красивом лице.

– Элспет присутствовала на некоторых организованных мною собраниях, – сказал он. – Не часто, но ей все же доводилось принимать участие в наших обрядах поклонения.

– Поклонения кому?

– Царям и царицам иномирья. Мы совершаем те же ритуалы, что когда-то проводили кельты и друиды, носители истинной веры этих островов, процветавшей здесь до вторжения римлян и англов.

– В чем заключаются эти ритуалы?

– С помощью молитв, медитаций и магических заклинаний мы стремимся истончить покров, отделяющий наш мир от иного. В нынешнее время года, как вам, возможно, известно, покров этот и без того тонок, а тоньше всего он становится в канун Самайна, или Дня Всех Святых, когда боги и волшебные создания иномирья вместе с душами умерших получают возможность пообщаться с нами.

– Забавно. – Хайд издал пренебрежительный смешок. – Вы действительно верите в эту чепуху или для вас это всего лишь способ заработать на богатеньких и доверчивых?

– Верю пылко и беззаветно. И мне это кажется несоизмеримо менее забавным, чем вера в то, что некий еврей-назарянин умел превращать малое количество рыбы и мяса в большое, а заодно разгуливать по воде. Кроме того, ваша вера сулит вам не одно, а целых три иномирья: рай, чистилище и ад, и судя по описанию, они вовсе не так правдоподобны, как мир сверхъестественного, доступный нам в ощущениях и существующий параллельно с нашим.

– Значит, вы верите в пикси, эльфов, во всякое такое прочее? – спросил Поллок.

Баллор повернулся к молодому полицейскому:

– Я верю, что у нашей реальности есть другие измерения. Я верю, что есть вещи, которые существуют, независимо от того, видим мы их или нет. – Он кивнул в сторону входной двери. – Я убежден, что эти измерения сходятся возле Темного Человека и что покров между мирами именно там тоньше всего.

– Что ж, а я верю, – сказал Поллок, – что если что-то нельзя увидеть, услышать, пощупать или унюхать, так оно и не существует.

– Стало быть, вы отрицаете существование атомов? Не верите в реальность микробов, которые вызывают болезни? – Баллор покачал головой. – Порой я прихожу к Темному Человеку по ночам, когда небо ясное и на нем сияют звезды. Если бы мы вышли к нему сейчас и посмотрели вверх, мы бы не увидели звезд, даже если бы в небе не было ни единого облака. В течение дня небосвод принадлежит солнцу, но это не означает, что звезд больше нет. Это означает всего лишь, что мы их не различаем, потому что нам застит взор источник света посильнее. Мир сверхъестественного точно так же скрыт от нас, потому что мы ослеплены сверканием нашего физического мира, оглушены его разноголосицей. Правда в том, что этот мир поделен между светом и тьмой, но порой во тьме свет горит ярче.

– Вы знаете, где находится Элспет Локвуд? – нетерпеливо спросил Хайд, которому надоели разглагольствования Баллора.

– Нет, капитан Хайд, я понятия не имею, куда Элспет Локвуд направила свои стопы. Зато мне известно, что она женщина куда более сложная, чем ее отец может себе представить. Сложная и чертовски самостоятельная. У Элспет есть две ипостаси, как и у всех в нашем мире. Если она исчезла из виду, как звезда при свете дня, это вовсе не означает, что она перестала существовать. Смею заверить, вы ищете ее не в том месте.

Когда брум катил обратно по подъездной дороге в низине и огибал холм с Древом Стенаний, Хайд повернулся к своему спутнику:

– Ну-с, что думаете, констебль Поллок?

– О Баллоре? Готов побиться об заклад, он знает о местонахождении Элспет Локвуд гораздо больше, чем сказал. И, по-моему, в его отношениях со слугой есть нечто странное. А что там у них творится во время ритуалов – и вовсе тайна, покрытая мраком.

– Согласен с вами. Надо хорошенько обдумать, как нам прищучить Баллора. Я бы с превеликим удовольствием приставил к нему слежку, но, как он сам дал нам понять, из дома всех гостей видно с большого расстояния, и вокруг нет никаких естественных укрытий, за которыми можно затаиться. К тому же усадьба стоит в дичайшей глухомани.

– Так что же тогда мы будем делать?

– Вот это и надо обдумать, констебль. Но я отдал бы все на свете за один час в этом доме без свидетелей. А пока нам, пожалуй, стоит потолковать с тем частным сыщиком, Фаркарсоном. – Хайд постучал в переднее окно кареты и передал Маккинли бумажку с адресом, полученным от Джеймса Локвуда.

Часть третья

Черный пес из преисподней

Глава 26

В комнате были два Сэмюэла Портеуса, и они молча смотрели друг на друга: человек во плоти и человек в зеркале.

Доктор, стоя в своей спальне перед высоким зеркалом в позолоченной раме, изучал собственное отражение. Шторы на окнах были задернуты, а искусственное освещение любезно оказывало ему услугу – затушевывало борозды, которые уже начинал наносить резец времени, утюжило складки. Юношеская привлекательность еще не исчезла из его облика, но годы брали свое, вели неумолимое наступление на поле битвы, в которое превратилась кожа. Роскошная золотисто-каштановая шевелюра тоже, казалось, теряла блеск, сдавала позиции серебру, уже заявившему на висках о своем приближающемся господстве.

«Магия зеркал, – думал Портеус, – заключается в том, что они способны улавливать сиюминутную истину». Ему тоже хотелось обладать этим даром, чтобы, отвернувшись от зеркала, унести пойманную минуту с собой. Хотелось, чтобы старело его отражение,