карета проехала мимо торчащих из пригорка, словно гнилые зубы, руин заброшенной деревеньки. Отдельные домишки встречались на пути все реже и реже – низенькие, вросшие в землю и по большей части необитаемые. Наконец Маккинли сказал Хайду через плечо:

– Мы вроде на месте, сэр…

Через окна брума Хайд увидел, что они проезжают между двумя каменными покосившимися столбами, на которых когда-то, вероятно, висели ворота, но теперь их не было. На одном столбе красовалась закопченная металлическая табличка с вытравленным названием «КРУННАХ». Чуть дальше грудой черных бревен-костей валялись останки сгоревшей сторожки. Дорога стала неровной, и Хайда с Поллоком немилосердно подбрасывало на сиденье, пока карета тряслась на ухабах и ее рессоры подвергались жестокому испытанию.

По мере приближения к цели Хайда все сильнее охватывало странное, всепоглощающее чувство. Это было чувство нарастающей нереальности происходящего и назревающей угрозы, но капитан точно знал, что оно не имеет отношения к его недугу и не служит предвестием эпилептического припадка. Источник находился не в его больном мозге – на сей раз ощущение угрозы пришло извне, из того места, к которому сейчас подъезжала карета. Чутье подсказывало Хайду, обычно не склонному к подобным фантазиям, что они приближаются к средоточию величайшего зла.

Странное чувство усилилось еще больше, когда в поле зрения показались сам «Круннах» и его окрестности.

Дорога, по которой ехала карета, огибала небольшой холм-друмлин. На холме рос огромный старый тис – кривобокий, узловатый, будто скрученный подагрой. Но поражал он не столько возрастом и размерами, сколько тем, что был единственным крупным деревом в пределах видимости.

Хайд постучал в переднее стекло и окликнул кучера:

– Останови-ка здесь ненадолго, Маккинли.

– В чем дело, сэр? – спросил Поллок.

– Идемте со мной, Иэн, – велел Хайд, распахивая дверцу и выходя из кареты. – Хочу взглянуть поближе…

Капитан поднялся по склону невысокого холма до самого тиса. Поллок следовал за ним. Оба окинули взглядом низину и чашеобразную впадину с не очень ровным ободком. Прямо напротив друмлина, где они стояли, у дальнего края низины высился на другом пригорке большой особняк.

Дом, судя по виду, насчитывал не один век; рядом с ним стояли относительно новые постройки – конюшни. На расстоянии «Круннах» – при всей его внушительности и уединенности – показался Хайду не таким уж грандиозным, как он себе воображал. Дом был высок и растянут в длину, он словно состоял из множества неравновеликих частей, которые, по-видимому, достраивались в разные времена. На углах дома высились круглые башни – одна была увенчана похожей на ведьмин колпак конической крышей в стиле шотландских баронов[42] на вершине у остальных были четырехугольные мансарды, соответствующие, по-видимому, изначальному архитектурному плану.

Но, кроме дома, внимание Хайда привлекло кое-что еще: в самой середине чашеобразной впадины, на равном расстоянии от их наблюдательного пункта и от «Круннаха», стоял черный монолит. Капитан с неприятным холодком отметил, что этот вкопанный в землю вертикально продолговатый камень кажется центром всей композиции, точкой притяжения – как будто границы низины были очерчены вокруг него, а дом и тис на противоположных ее краях поставлены как молчаливые зрители.

– Оно очень древнее, – сказал Поллок.

Хайд, обернувшись, увидел, что молодой полицейский, положив ладонь в перчатке на шероховатую, узловатую кору древесного ствола, разглядывает, запрокинув голову, раскидистые ветви.

– Похоже на древо скорбей, – проговорил Хайд, – и сдается мне, мы на вершине общинного холма.

– Что, сэр? – не понял констебль.

– Древами скорбей называли одинокие деревья, стоявшие в особых, священных местах веками, а то и тысячелетиями. Они могли расти на пустоши, в полном уединении, как этот тис, – в давние времена ветер закинул сюда семечко, и питательных соков на макушке пригорка хватило лишь на одноединственное растение, – или среди других деревьев, но отделенные от них какой-нибудь естественной, природной преградой. – Хайд обошел вокруг тиса, тоже рассматривая ветви. Одна из них – толстая, крепкая – вытянулась над его головой под прямым углом к стволу.

– Вы что-то ищете, сэр? – спросил Поллок.

Хайд вздохнул и усмехнулся:

– Совпадения, Иэн, совпадения. Видите ли, древа скорбей назывались так еще и потому, что здесь часто вершились скорбные дела – эти деревья служили виселицами. Людей вешали на ветвях и оставляли гнить.

– По закону вешали? – уточнил Поллок. – По решению суда?

Хайд кивнул:

– В давние времена, до появления более цивилизованной и отлаженной системы правосудия, общинные холмы были местом сходов, на которых обсуждались вопросы, касавшиеся всего племени. И нередко вопросы эти имели отношение к чьей-то жизни и смерти. А еще раньше древа скорбей использовались в кельтских ритуалах. Если на клан обрушивались беды, люди собирались под сенью таких деревьев – стенали, жаловались богам на свои скорби…

– Вы ведь подумали о повешенном над рекой Лейт, да? – спросил Поллок.

Хайд пожал плечами:

– До того как его привязали к дереву над Лейтом, он долго болтался в петле в другом месте. Возможно, в таком, как это. – Капитан снова окинул взглядом тис, который целился в небо скрюченными пальцами-ветками, затем досадливо качнул головой: – Просто пытаюсь ухватиться за любую зацепку. – Он кивнул констеблю в сторону ожидавшего их брума, и полицейские пошли обратно, вниз по склону холма. Хайд указал на камень в центре низины: – Похоже на то, что здесь было место общинных сходов задолго до того, как этот старый тис пустил корни. Так или иначе, пора нам пообщаться с хозяином «Круннаха».

Поблизости дом казался более зловещим, чем издалека, когда Хайд смотрел на него с другого края низины. Пока карета катила по изгибавшейся дугой подъездной дороге, у него было время получше разглядеть древний менгир, и гнетущее ощущение зла, сгустившегося в чашеобразной впадине, от этого лишь усилилось.

Не успели Хайд и Поллок подойти к портику «Круннаха», входная дверь открылась, и навстречу им вышел слуга. Поллок при виде его слегка поежился, и хотя во внешности слуги не было ничего общего с обликом капитана ни в чертах лица, ни в фигуре, Хайд узнал в реакции молодого сыщика то же инстинктивное отвращение, которое он сам внушал людям своим присутствием.

Слуга явно был чужестранцем. Необычно низкого роста, но при этом мощного сложения, коренастый человек с диковинными чертами лица не произнес ни слова – только слегка склонил голову, затем отступил в сторону и жестом пригласил гостей войти в дом.

– Мы хотим потолковать с вашим хозяином, – обратился к нему Хайд, когда они остановились в холле. – Вы можете сказать мистеру Баллору, что приехал капитан Хайд из полиции Эдинбурга?

Чудной маленький человек покачал головой, приложил палец к губам и протянул руку. Хайд в