сжаться. Мне было больно, но в то же время я была так возбуждена, что нуждалась в трении. Не сводя с меня глаз, он вытащил пальцы, и они покрылись еще большим количеством моей похоти. Он раздвинул пальцы, и моя похоть закружилась между ними, как паутина. Это зрелище наполнило меня смущением, но также и новой волной потребности. Я не знала, каким заклинанием Лоркан заставил мое тело проявить такую реакцию.

— Жаль, что ты не можешь признать правду. Я бы лизал тебя, пока ты не наполнила мой рот своим сладким соком, но я не стану вознаграждать за ложь.

Он отпустил мою шею и встал. Я быстро поднялась, не желая лежать у ног Лоркана.

— Пойду приму душ, — сказала я, проходя мимо него без оглядки.

— Думаю, я присоединюсь к тебе в ванной, чтобы убедиться, что ты не трогаешь эту сладкую киску. Мы же хотим, чтобы наказание длилось долго, верно?

Я крутанулась на месте, едва не столкнувшись с его широкой грудью. Один взгляд на его суровую улыбку, и я проглотила свой неприятный ответ. Он специально нажимал на мои кнопки. Я не была уверена, какова его конечная цель. Лоркан Девани был опасным человеком. Я не могла забыть об этом. И я не могла позволить ему отвлечь меня от единственной причины, по которой я здесь и замужем за ним: Имоджен.

— Ты собираешься наблюдать за мной весь день? — спросила я напряженным, но контролируемым голосом.

— Конечно, нет. У меня встреча сегодня поздно вечером. — Напряжение в моих плечах ослабло от его слов. — Но Шеймус будет присматривать за тобой весь день.

Насмехаясь, я подошла к душу и включила его настолько холодным, насколько могла терпеть. Я представляла, что моя ярость должна была уменьшить мое возбуждение, но этого не произошло. Может быть, потому что наше взаимное влечение было построено на притяжении и отталкивании нашей связи.

Лоркан подстригал бороду, пока я принимала душ. Когда мы оба оделись, Лоркан и я сели в его машину.

— Мне нужно отправиться на поиски Имоджен. Подготовка к свадьбе помешала мне продолжить расследование. Я не могу допустить, чтобы прошло еще больше времени. Имоджен нуждается во мне.

Мне было все равно, что он не хотел, чтобы его беспокоили мои поиски сестры. Он знал, что это была причина, по которой я вообще оказалась в Нью-Йорке. Он знал, что сейчас это моя единственная цель.

Остановившись на светофоре, Лоркан посмотрел на меня со снисходительным блеском в глазах. — Уверена, что она знает? Она просила тебя о помощи?

— Нет, скорее всего, потому что не может.

— Или потому что она хочет чистого перерыва, жизни вдали от своих прежних обязанностей.

— Ты ее не знаешь. Она моя сестра. — Я сделала паузу, сглатывая свой первоначальный гнев. — Или ты знаешь что-то, о чем не говоришь мне? Ты видел Имоджен? Содом — часть твоей империи. ы, должно быть, слышал о появлении ирландской девушки.

— Мое главное внимание — это наши поставки, а не киски на продажу.

— Она не продавала свое тело.

— Только ты?

Я впилась зубами в язык. — Ты же знаешь, что это было недоразумение.

— Обычно все так и начинается, а потом часто заканчивается местом у окна в Роковой петле.

— Полагаю, мне повезло, что ты меня спас.

— Наверное, да.

Настроение Лоркана значительно ухудшилось с тех пор, как я заговорила об Имоджен. Что-то было не так. Что, если он не просто что-то знает о ее местонахождении? Что, если он был замешан?

Я решила пока оставить этот вопрос. Сегодня я проведу собственное расследование. Если Лоркан пока не хочет мне помогать — или вообще не хочет — я не собираюсь слушать его предупреждения. Возможно, Десмонд, полицейский, был предателем в глазах общества, но я не была его частью, и моя преданность лежала на моей семье, а не на ирландско-американском сообществе, и уж тем более не на Девани. Мне просто нужно было найти способ связаться с Десмондом так, чтобы никто об этом не узнал, иначе я стану следующей Киллин, которая исчезнет.

Лицо Эйслинн не могло скрыть удивления, когда я открыл дверь в свою двухкомнатную квартиру в Вудлоуне. Я жил в Бронксе с тех пор, как впервые приехал в Нью-Йорк почти десять лет назад. Большинство моих мужчин и нашей ирландской общины жили в Бронксе.

Эйслинн осмотрела мою квартиру. Там была открытая кухня, деревянные полы и белые стены. Из мебели в гостиной были только черный кожаный диван, телевизор и журнальный столик. Эйслинн направилась к окнам, выходящим на оживленную улицу, но благодаря деревьям на тротуаре там хотя бы было немного зелени. Когда искал квартиру, я получил несколько предложений о местах с видом на Центральный парк. В Вудлоуне были очень роскошные районы, но я решил переехать подальше от этих уголков, где люди готовы были заплатить целое состояние за то, чтобы взглянуть на кусочек зелени, которая все равно никогда не сравнится с пышной зеленью в Ирландии. Этот район был более приземленным, и благодаря более дешевой арендной плате многие из моих солдат тоже жили в этом районе. У большинства из них были большие семьи дома в Ирландии, и они предпочитали посылать деньги обратно, чем тратить их на аренду.

Я видел, что Эйслинн ожидала увидеть какую-то декадентскую обитель, возможно, пентхаус с золотыми кранами и огромной террасой на крыше. — Не то, что ты ожидала?

— Нет, если быть честной. Это не то место, где должен жить грязно богатый глава клана.

— Грязно богатый? Это не значит, что я должен выбрасывать свои деньги в окно. Этого места достаточно для меня, и будет достаточно для нас двоих, если ты сможешь отказаться от своей роскошной жизни. Когда у нас появятся маленькие Девани, мы сможем переехать в более просторное место.

На лице Эйслинн промелькнул шок, затем недоверие, как будто дети не были частью сделки. Для нее этот брак был ограниченным по времени предложением, от которого она постарается уклониться, как только получит желаемое. Но я совершенно не собирался отпускать ее, и я хотел детей.

Немного успокоившись, Эйслинн насмешливо хмыкнула. — Какая роскошь? Моя мама работает официанткой, и я тоже. У нас не было выбора выбирать дешевое жилье, чтобы сэкономить деньги, у нас их просто не было. Я не против жить в этом месте.

— Тогда почему такое лицо? — пробормотал я, все больше раздражаясь. Я не водил сюда много людей, и ее первоначальное неодобрение было личным. Это беспокоило меня больше, чем