За сильной болью я чувствовала едва уловимое желание большего. Его пальцы поглаживали мое горло. — Ты хорошо справилась. — Наконец, он оттолкнулся от меня и вышел. Я вздрогнула, наполовину оплакивая, наполовину наслаждаясь внезапной пустотой.

Лоркан снял презерватив, окрашенный в розовый цвет моей кровью, и выбросил его в корзину в углу комнаты, после чего вернулся обнаженным, его грудь блестела от пота. Его глаза блуждали по моему телу. Я не потрудилась пошевелиться. Я чувствовала себя слишком измотанной, душевно и физически. Не говоря ни слова, Лоркан снова забрался на кровать, обхватил мои бедра и широко раздвинул их. Я наблюдала за ним краем глаза, гадая, что еще он приготовил для меня. Может быть, еще один раунд? Мое тело и близко не было готово к тому, что меня снова возьмут, но я ничего не сказала.

Мое сердце бешено колотилось в груди, а тело трепетало от остатков одного из самых сильных оргазмов в моей жизни.

Отчасти это было связано с тем, что я не был с женщиной почти полгода, но другая часть была связана с Эйслинн. Даже сейчас, видя ее бледную задницу, откинутую на подушку, ее спину и щеки, покрасневшие от моего траха, я чувствовал, как кровь уже снова возвращается к моему члену. Моя похоть была настолько сильной, что я, наверное, мог бы провести несколько раундов без перерыва.

Я обхватил ее задницу, массируя гладкие шарики, прежде чем раздвинуть их. Признаки того, что я требовал ее, все еще были очевидны. Эйслинн попыталась сомкнуть ноги, но я остановил ее. — Разве я сказал, что закончил с тобой?

— Мы консумировали наш брак, — сказала она.

— Дело не только в формальной консумации. Дело в похоти.

— Твоей или моей? — Ее голос был наполовину приглушен подушкой, в которую она зарылась лицом.

Я массировал ее задницу. Эйслинн Девани. Моя жена.

Потребуется время, чтобы привыкнуть к этому. У меня всегда было конкретное представление о браке и о том, как я встречу свою жену. Эйслинн ворвалась в мою жизнь. Ничто в нашей связи не соответствовало моим ожиданиям — пока. Но я мог показать пример, ведя себя как внимательный муж, даже если у моего члена были другие планы. Я прижал поцелуй к ее больной плоти. Это должен был быть успокаивающий поцелуй, своего рода прощание на ночь, чтобы ее сладкая киска могла оправиться от нападения моего члена и быть готовой снова принять его утром. Но у моего языка были другие планы, и мне пришлось рискнуть попробовать Эйслинн еще раз. Она задыхалась в подушку, когда я лизал ее, но не протестовала. Мой большой палец начал теребить ее клитор, а язык успокаивал ее болезненное отверстие. Вскоре она расслабилась. Я не торопился и устроился поудобнее, упершись предплечьями в матрас. Эйслинн застонала, когда кончик моего языка стал дразнить ее клитор рядом с большим пальцем. Я едва сдерживал желание открыть для себя ее сладкую попку. В конце концов, боль была забыта, и Эйслинн снова зарычала на мой язык, загоняя его глубже в свою киску, пока я теребил ее клитор. — Близко, — прошептал я, и, как по команде, Эйслинн прижалась своей киской к моему лицу, вскрикнув, когда ее стенки сжались вокруг моего языка. Когда я отстранился и вытер лицо, я ухмыльнулся. Эйслинн перевернулась на спину, все ее тело раскраснелось, а рыжие пряди прилипли к потному лицу.

Ее грудь вздымалась, и она выглядела просто восхитительно.

— Как насчет ванны?

Эйслинн проследила за моим взглядом, направленным на ванну на когтеобразных ножках. — Выглядит как кусок из средневекового подземелья.

— Если бы это было так, она была бы наполнена горящей водой или расплавленным свинцом. Я люблю погорячее, но не настолько.

Я подошел к ванне и включил краны. После нескольких поворотов сочетание двух потоков воды создало приемлемую температуру жидкости. Я чувствовал на себе взгляд Эйслинн. Ей нравилось то, что она видела. Я ей не нравился, но ее тело не производило впечатления настороженности по отношению ко мне.

Я повернулся к ней спиной, и ее взгляд скользнул по моему телу к полуэрегированному члену. — Пора в ванну, — сказал я.

Она переместилась на край кровати, ее лицо исказилось от дискомфорта, что заставило меня почувствовать себя собственником и еще больше возбудиться. Она схватила одеяло, чтобы накрыться, но потом, похоже, подумала об этом и подошла ко мне.

Я выключил воду, наслаждаясь видом Эйслинн в таком опущенном положении. Она сдвинулась, на ее лице промелькнул намек на нервозность. То, что она все еще нервничала из-за своей наготы после того великолепного вида, который она открыла мне сегодня, было удивительно. Ее киска была абсолютно идеальной, как и вся она. Я все еще ощущал терпкую сладость ее выделений на своем языке, и это было лучше, чем самое лучшее виски. Я еще раз проверил воду кончиками пальцев, прежде чем схватить ее за талию и затащить в ванну. Она вцепилась в мои плечи с удивленным вскриком. Я забрался внутрь и опустился в ванну. Ванна не была огромной, но в ней было достаточно места для нас двоих, если бы Эйслинн прижалась своим телом к моему.

— Все еще стесняешься? Мои пальцы, язык и член не так давно были внутри тебя, и ты пролила свои сладкие соки мне в рот. Милая Эйслинн, ты можешь подойти ближе.

Ее губы сжались, но она без слов опустилась в воду и прижалась к стенке ванны напротив меня. Из-за недостатка места ей ничего не оставалось, как положить ноги на мои бедра.

Я взял одну ногу, посмеиваясь над внезапным напряжением, и начал массировать ее. У нее были стройные, изящные ноги, а ногти на ногах были окрашены в пыльно-розовый цвет. Вскоре она расслабилась под моими прикосновениями, но смотрела на меня с легким любопытством и настороженностью, всегда подозревая скрытый мотив в моих действиях. Она была права. Я редко действовал без плана, но в этот раз мне просто захотелось сделать ей массаж. Мне нравилось прикасаться к ее нежной коже, нравилось видеть, что это делает с ее телом, как я могу изменить ее по своему желанию несколькими простыми ласками.

Эйслинн хотела быть дикой кошкой, но начала мурлыкать, как только я погладил ее.

Она смочила губы, что привлекло мое внимание к ее лицу. По ее лицу разлился румянец. Я покачал головой. Милая Эйслинн. — Мне нравится осознавать, что я лишил тебя невинности, что мой член единственный, кто когда-либо был внутри твоей сладкой