Шрифт:
Закладка:
И Причер тоже готов был уворовать для нее все розы Китая. Как и Билли-Боб, он потерял голову. Но мисс Боббит их не замечала. Она только прислала тете Эл записку с благодарностью за букет — вот и все. Изо дня в день мисс Боббит, умопомрачительно одетая, выходила посидеть на веранде и там либо вышивала, либо расчесывала свои локоны, либо изучала толковый словарь Уэбстера — замкнутая, хотя и вежливая; услышит «здрасте» — непременно ответит. Но мальчишки все равно не могли собраться с духом, чтобы подойти к ней поболтать, а она просто смотрела сквозь них, даже когда они, как мартовские коты, бесились на улице, стараясь привлечь ее взгляд. Чего они только не вытворяли: боролись, изображали Тарзана, совершали головокружительные трюки на велосипедах. Жалко смотреть было.
Многие городские девочки прогуливались у дома миссис Сойер по два-три раза в час, чтобы хоть одним глазком посмотреть на это чудо. Среди них были: Кора Макколл, Мэри Мерфи Джонс и Дженис Аккерман. На них мисс Боббит тоже не обращала ни малейшего внимания. Кора теперь не разговаривала с Билли-Бобом. Равно как и Дженис — с Причером. К слову, Дженис написала Причеру письмо красными чернилами на бумаге с узорной каемочкой и сообщила, что он подлец, каких свет не видел, и помолвку их можно считать разорванной, и пусть забирает назад свой подарок — чучело белки. Причер надумал проявить благородство и при первой же возможности остановил Дженис на улице перед нашим домом: ладно уж, говорит, так и быть, оставь себе это чучело драное. Он так и не понял, почему Дженис разревелась и бросилась прочь.
А потом настал день, когда мальчишки вовсе с ума посходили: Билли-Боб напялил отцовскую полевую форму, оставшуюся со Второй мировой, а Причер, раздевшись до пояса и воспользовавшись губной помадой, стянутой у тети Эл, намалевал на груди голую женщину. Оба парня выглядели законченными идиотами, но мисс Боббит, сидя на подвесной скамье, только позевывала. В полдень прохожих на улице не было, если не считать чернокожей девчонки, пухлой, с яйцевидным туловищем: шла она своей дорогой, напевая себе под нос, и тащила ведерко ежевики. Мальчишки, точно мошкара, окружили ее кольцом, взялись за руки и стали требовать мзду. Мы на уроках такому не обучались, говорит девчонка, что еще за мзда такая, мистер? Вечерушка в амбаре, отвечает ей сквозь зубы Причер, мзда — это вечерушка в амбаре, и чтоб не по-детски. Девчонка надулась, плечами повела и говорит: ха, не больно-то хотелось обучаться каким-то вечерушкам, да еще в амбаре. Тогда Билли-Боб опрокинул ее ведерко с ягодами, а когда девчонка заверещала как свинья и нагнулась, чтоб из кольца выскользнуть, Причер, вредный чертяка, пнул ее в зад, и она распласталась в пыли прямо на ежевике. Мисс Боббит опрометью бросилась туда, и ее указательный палец, как метроном, ходил из стороны в сторону; она по-учительски захлопала в ладоши, топнула ногой и проговорила:
— Общеизвестно, что на этой земле миссия джентльменов — защищать леди. Неужели вы думаете, что юноши в таких городах, как Мемфис, Нью-Йорк, Лондон, Голливуд или Париж, позволяют себе подобные выходки?
Засунув руки в карманы, мальчишки отступили. Мисс Боббит помогла чернокожей девчонке подняться, отряхнула ей платье, утерла глаза и, протянув свой носовой платок, велела высморкаться. А потом сказала:
— Хорошенькое дело, право слово: леди средь бела дня не может спокойно прогуляться по общественной улице.
Они вдвоем перешли на другую сторону и уселись на веранде у миссис Сойер, а потом целый год были неразлучны — мисс Боббит и эта слоновья тушка по имени Розальба-Кэт. Поначалу миссис Сойер возникала: зачем, дескать, Розальба повадилась к ней в дом? Даже тете Эл жаловалась: куда это годится — черномазая у всех на виду днями напролет рассиживается у нее на веранде. Но мисс Боббит обладала какими-то чарами; все, что ею делалось, делалось основательно, причем с такой прямотой и серьезностью, что другим оставалось только помалкивать. На первых порах все городские лавочники, к примеру, с издевкой обращались к ней «мисс» Боббит, но мало-помалу признали в ней мисс Боббит и уважительно кивали, когда она проплывала мимо, поигрывая зонтиком от солнца. Мисс Боббит всюду представляла Розальбу как свою сестру, что вызывало нескончаемые шуточки; однако, подобно большинству ее идей, эта постепенно стала восприниматься как нечто само собой разумеющееся, и мы, слыша, как они говорят друг дружке «сестра Розальба» и «сестра Боббит», даже не улыбались. Впрочем, сестра Розальба и сестра Боббит подчас совершали какие-то странные поступки. Взять хотя бы ту историю с собаками. Собак у нас в городке, надо сказать, пруд пруди: тут и рэт-терьеры, и пойнтеры, и гончие; сонными стаями от шести до двенадцати особей слоняются по безлюдным, раскаленным от зноя улицам и не знают, как дождаться темноты, а в часы одиночества неумолчно воют на луну: кто-то умира-а-ает, кто-то у-у-умер. Мисс Боббит обратилась с жалобой к шерифу: мол, свора собак, что ни ночь, снует у нее под окном и нарушает ее необыкновенно чуткий сон; более того, ей близко мнение сестры Розальбы, что это и не собаки вовсе, а демоны. Шериф, естественно, не отреагировал, и она взяла дело в свои руки. Однажды утром, после особенно беспокойной ночи, мисс Боббит не таясь прошествовала через весь город в сопровождении сестры Розальбы, которая несла груженную камнями цветочную корзину; при виде каждого пса они останавливались, и мисс Боббит пристально разглядывала животное. Иногда отрицательно мотала головой, но чаще говорила: «Да, сестра Розальба, это один из тех» — и сестра Розальба, достав из корзины булыжник, метала его псу между глаз.
Был и другой случай: он связан с мистером Хендерсоном. Мистер Хендерсон снимает заднюю комнату в пансионе миссис Сойер; этот вздорный коротышка некогда застолбил участок в Оклахоме и качал нефть, но сейчас ему к семидесяти, и