Миннефтепрома Николай Мальцев, заявивший, что дополнительное задание на 50 тыс. тонн нефти нереально и ситуация в отрасли плохая[435]. В планах на 1979 год в результате пришлось (впервые за вторую половину 1970-х) снизить плановые показатели, то есть абсолютную добычу угля, для проблемного Донбасса на 3,7 млн тонн[436].

Несмотря на эти заявления, у руководства страны еще около года оставалась иллюзия того, что у них будут на руках имеющиеся объемы добычи природных ископаемых и они смогут ими маневрировать.

Госплан резко осознал масштаб проблем во второй половине 1979 года. 12 сентября Байбаков послал в Президиум Совмина записку, которая констатировала провал планов десятой пятилетки по добыче топлива и выработке энергии. Запасы топлива уменьшались, а не увеличивались, и несмотря на то, что не хватало, казалось бы, самого пустяка (15 млн тонн условного топлива из запланированных 750), под вопросом впервые за годы стала стабильность зимнего отопительного сезона 1979/1980 годов — даже в самых благоприятных погодных условиях. На 1980 год уже планировалось абсолютное сокращение производства бензина — на незначительные полпроцента, но с учетом ежегодного роста потребления это означало дефицит.

Причинами этого был провал плана по бурению и вводу в действие новых сотен нефтяных скважин, простой тысячи имеющихся, срыв строительства газопроводов и газоперекачивающих станций, срывы планов по строительству жилой инфраструктуры в местах добычи.

Среди предлагаемых Госпланом мер было сокращение выработки электроэнергии осенью 1979 года и ограничение лимитов потребления для министерств, снижение выработки бензина для отправки сэкономленной нефти в топку и даже ограничение экспорта нефти[437]. На коллегии Госплана 6 ноября 1979 года, согласно пересказу одного из ее участников, вопросы ставились жестче: «Обстановка тревожная… Резко записать по экономии топлива, может, вернуться к строгости с горючим, бывшей при МТС»[438]. К 1982 году вновь констатировали потерю контроля и над угольной отраслью, где в десятой пятилетке были «провалены все показатели»: оплата труда выросла, а объемы производства снизились[439].

Однако несмотря на остроту всех этих проблем, несмотря на давление партийных организаций нефтегазодобывающих регионов на московское чиновничество и обсуждения на высшем уровне, проблемы увеличения нефтедобычи фактически не решались до 1985 года[440]. Возможно, потому, что в относительно сбалансированном бюджете на это не было средств. Возможно, потому, что нефтяники, несмотря на лоббизм Николая Байбакова, как «система» проигрывали ВПК и аграриям борьбу за бюджетные средства. Но, наверное, основной причиной было то, что в 1978–1980 годах Совмин, Госплан и Минэнерго нашли выход из сложившейся ситуации и поняли, чем они могут заменить нефть и топочный мазут в качестве основного источника энергии и тепла.

Энергетика: от воды, угля и мазута к атому и газу

Из трубы, трубы высокой номер пять

Вылетает ясный сокол погулять,

Но вернулся ясный сокол весь в крови

И исчез в трубе высокой номер три.

(Николай Вильямс, 1970-е годы[441])

Одной из наиболее успешных и объективно полезных отраслей в СССР была энергетика. Большевики с самого начала советского периода понимали ее значимость для развития промышленности и улучшения жизни населения (прежде всего городского) и не забывали инвестировать в нее ресурсы и кадры. Недаром план развития энергетики (план ГОЭЛРО), подготовленный дореволюционными специалистами, но принятый большевиками как программа действия, стал «визитной карточкой» в пропаганде преимуществ советской системы, а один из первых построенных по нему крупных объектов — гидроэлектростанция Днепрогэс (1927–1932) — стал «лицом» программы советской индустриализации, несмотря на то что был спроектирован американскими инженерами и построен под их руководством. Ленинский лозунг «Коммунизм — это есть советская власть плюс электрификация всей страны» активно использовался в наглядной агитации (и пропагандистской риторике) вплоть до конца 1980-х годов.

Московский энергетический институт, выделившийся из Бауманки, стал в 1930–1960-е годы настоящей «кузницей кадров» не только для энергетической промышленности, но и для партийно-политической системы 1950–1980-х годов, тем более что в 1943–1952 годах его успешно возглавляла жена влиятельного секретаря ЦК, фактического главы партийного аппарата Георгия Маленкова — Валерия Голубцова. Впрочем, и сам Маленков успел побыть министром электростанций в 1955–1957 годах, совмещая это с должностью заместителя председателя Совета министров СССР.

В упоминавшемся выше массиве 250 биографий сотрудников аппарата ЦК КПСС 1953–1985 годов бывшие студенты МЭИ стали самой крупной группой выпускников технических вузов в абсолютных показателях. Это объясняется тем, что партком и комсомольское бюро вуза вели целенаправленную селекцию кадров и в конце 1940-х создали комсомольскую, а потом и партийную группировку, продвигавшую свои кадры во власть в 1950–1960-х годах (напоминая в этом отношении еще более крупную корпорацию выпускников МГИМО) и бывшую, в частности, кадровым резервуаром «шелепинской группировки». Хотя крупных фигур из этой среды вышло не так много, но на уровне отраслевых отделов ЦК КПСС (машиностроения, оборонного, тяжелой промышленности) работал не один десяток рядовых сотрудников с дипломами МЭИ. Парторгом МЭИ в 1940-е был его воспитанник и преподаватель Владимир Кириллин, который, как говорилось выше, был впоследствии заведующим Отделом науки ЦК КПСС и председателем ГКНТ в 1967–1979 годах.

Другой крупной образовательной институцией, формировавшей руководство отрасли и ее предприятий, был гидротехнический факультет Московского инженерно-строительного института (МИСИ). Его выпускники, как правило, распределялись на крупнейшие гидротехнические стройки, быстро там росли в должностях и благодаря буму строительства крупных плотин в 1950–1970-е годы стали влиятельной неформальной корпорацией среди экономического и политического чиновничества в Москве и столицах некоторых союзных республик.

На энергетику работали крупнейшие промышленные предприятия страны, прежде всего Ленинграда, Свердловска и Харькова, поскольку ей требовалось громоздкое и сложное оборудование, требующее значительного количества металла и точности в изготовлении (турбины, котлы, трансформаторы, реакторы и так далее). В Москве, Ленинграде, Киеве и Обнинске располагались крупнейшие научно-исследовательские учреждения, обеспечивающие энергетические проекты.

Основным типом электростанций в СССР, строившимся в 1920–1950-е годы, были гидроэнергетические, требовавшие больших инвестиций при строительстве и сжиравшие много ценной земли в речных долинах, сильно зависящие от погоды, но зато обеспечивающие очень дешевую электроэнергию из возобновляемых (то есть фактически бесплатных) источников. Параллельно строились и тепловые, но меньшей мощности. Значительная часть из них была рассчитана на работу на торфе и сланце — казалось бы, дешевых и широко распространенных продуктах. Однако они отличались низкой отдачей энергии и чрезмерно загрязняли воздух. После 1946 года некоторые из небольших ТЭЦ начали переводиться и на природный газ, что при условии прокладки трубопровода упрощало и стабилизировало доставку и резко уменьшало выбросы. Торфяные и сланцевые ТЭЦ начали закрываться[442]. Однако добыча газа имела пока относительно