Серафима стоит не шевелясь. В ее душе буря чувств.

С е р а ф и м а. Сын понесет людям мое сердце? И одно это может стать смыслом человеческой жизни? Целой жизни! Одно это?

Пауза.

П о э т. Сима, друг дорогой мой… Большая просьба. Ты сегодня же уберешь с той полки все мои книги.

С е р а ф и м а. Убрать их? Почему? Зачем?

П о э т. Обещаешь?

С е р а ф и м а. И те, первые?

Поэт кивает.

Но почему, Сергей?

П о э т. Уберешь подальше. Пока я не напишу свою новую поэму. Уже слышу первые строчки… Может быть, я назову ее «Ночь перед чудом».

С е р а ф и м а. Ночь перед чудом? Сын должен пройти мою дорогу до самого конца? Дальше, гораздо дальше, чем я. И тогда… Много это или мало? Много это или мало? Кто мне ответит? (Подходит к поэту). Как ты сказал, солдатик, — жизнь бесконечна?

Поэт кивает.

Серафима медленно протягивает ему руку.

Свет гаснет мгновенно.

ДИАЛОГ ВТОРОЙ

В свете двух прожекторных лучей (в начале действия) С е р а ф и м а  и коренастый человек с энергичным, ироническим лицом и твердым волевым ртом стоят друг против друга возле самого порога комнаты, остальная часть которой сейчас погружена в полную темноту. Это — х и р у р г. Цветов на столике уже нет.

Х и р у р г. Отлично выглядишь, Сима. Просто отлично! Само время отступило перед тобой.

С е р а ф и м а (спокойно, скрестив руки на груди). Я, кажется, уже сказала: меня нет дома.

Х и р у р г (с напускной веселостью). Слышал, слышал. А может быть, все же впустишь? (Показал на праздничную елку). В такой-то вечер…

С е р а ф и м а. Ты твердо обещал. Сто лет назад.

Х и р у р г. За давностью приговор мог бы ведь и утратить силу?

С е р а ф и м а. Ты обещал навсегда забыть сюда дорогу. Что бы ни случилось.

Х и р у р г. Все мои попытки когда-то решительно отвергались, и с тех пор годами честно держал слово. Могу я один-единственный раз проведать друга своей юности?

С е р а ф и м а. Здесь нет твоих друзей.

Х и р у р г (взял ее за руку). Даже бывших?

С е р а ф и м а (освобождаясь). Мы никогда не были просто друзьями.

На сцене становится светлее.

Х и р у р г. Я давно потерял право иначе называть те наши дорогие отношения…

С е р а ф и м а. Отношения? Оказывается, это так называлось?

Х и р у р г. Ну ладно, оставим. Измученный, уставший человек просто проходил мимо, возвращался из клиники — внезапный вызов к тяжелому больному — и увидел твое окно. Окно светилось ярко, но — почему-то мне показалось в этот раз — как-то очень одиноко. И еще показалось: сегодня меня ждут здесь, даже зовут к себе…

С е р а ф и м а (жестко). Нет. Это самое веселое окно во всем городе.

Х и р у р г. Так ли, Серафима?

С е р а ф и м а. Здесь живут двое дружных и счастливых людей. И больше никто им не нужен.

Х и р у р г. Хотел бы верить в это! (С большой искренностью). Мне стало бы легче жить, Сима.

С е р а ф и м а (с вызовом). И оба не имеют понятия о том, что такое одиночество.

Х и р у р г. Не слишком ли стараешься, Сима? Все-таки я немного знаю тебя.

С е р а ф и м а. Уже имел когда-то возможность убедиться в обратном.

Х и р у р г. Ты все та же?

С е р а ф и м а. Не меняюсь. Мое несчастье.

Пауза.

Сцену заливает полный свет.

Х и р у р г. Дело прошлое, Сима, у каждого из нас своя жизнь… Ты… никогда не жалела?

С е р а ф и м а. Нет, никогда.

Х и р у р г. А ведь мы могли быть счастливы вдвоем. Счастливы, как никто. Я знаю.

С е р а ф и м а (круто повернулась к нему, словно ударила по лицу). Вдвоем за счет третьего?

Х и р у р г (убежденно, с горячностью). Мы были слишком молоды, бедные послевоенные студенты, и все-все успели бы еще!

С е р а ф и м а (не слушая и продолжая свое). Потом — счастье за счет пятого, десятого, сотого? Чужие, чем они лучше своих?!

Х и р у р г (он потрясен). Вот как ты видишь все на расстоянии? Весьма смелые обобщения!.. (Помолчав). Где сейчас Евгений?

С е р а ф и м а (у нее перехватило дыхание). Зачем это кому-то знать?

Х и р у р г. Женя собирался встречать Новый год с друзьями в нашем кафе. Он там сейчас? Он звонил тебе?

С е р а ф и м а. Там. В кафе. (Немного торжественно). Позвонит без четверти двенадцать. (Язвительным тоном). Патрон вникает в личную жизнь студентов?

Х и р у р г (упавшим голосом). Серафима…

С е р а ф и м а. Да, Женя гордится особым вниманием своего патрона. Если бы он только знал…

Х и р у р г. Сима, послушай, Женя — очень стоящий, настоящий парень!

С е р а ф и м а. Для этого, только для этого, я и жила все годы. (У нее неожиданно вырывается). А он и в самом деле настоящий?

Х и р у р г. На пятом курсе отлично ассистирует мне. Уверен, что смогу без малейших поблажек оставить его при клинике. У Женьки голова и руки хирурга! Моя голова. Мои руки.

С е р а ф и м а. А сердце?..

Х и р у р г. И ты могла бы наконец признать, Сима: пусть с большим опозданием, но все ж я дал ему в институте ничуть не меньше, чем ты дома.

С е р а ф и м а. Ну вот что… (Борется с собой, сжимает ладонями горло). За все эти годы, за двадцать с лишним лет, я просила тебя о чем-нибудь?

Х и р у р г (с горечью). О поступлении сына в мой институт я узнал из списка, вывешенного в коридоре для всеобщего обозрения. Знаменитая твоя гордыня!

С е р а ф и м а. Теперь я прошу… Нет, требую.

Х и р у р г (обрадованно). Зачем же требовать, Сима? Твоя просьба… Значит, ты и в самом деле звала меня сегодня, хотела видеть?

С е р а ф и м а. Отныне Женя должен стать для тебя только одним из многих студентов. Одним из сотен.

Х и р у р г. Но…

С е р а ф и м а. Не смей выделять его и приближать к своей персоне больше других. (Не давая себя перебить). Никакого особого микроклимата. Никаких авансов по поводу клиники. Никаких восторгов и комплиментов.

Х и р у р г (с неподдельным возмущением). До сих пор, целых пять лет, я, выходит, все это делал только для себя? Замаливал старые грехи? Так сказать, блудный отец на коленях перед сыном?

С е р а ф и м а. Да, еще одно. Последнее. Запрещаю тебе когда-нибудь снова приглашать моего сына к себе домой.

Х и р у р г. Но позволь… Мой дом… Он открыт всегда и для всех.

С е р а ф и м а. Для всех — пусть.

Х и р у р г. Я зову по воскресеньям и других интересных своих студентов и аспирантов. Им нравится запросто бывать у нас дома, рыться в альбомах и в редкостных книгах, слушать записи старинной музыки, спорить со мной на равных. А Женьке нравится даже больше, чем всем другим!

С е р а ф и м а. Его ты больше не позовешь.

Х и р у р г (помолчав, через силу). Хорошо. Обещаю, хоть ничего не возьму в толк. И Женька этого никогда не поймет. Но знай, в клинике он и дальше будет работать со мной, операции на сердце — его будущее. И тут даже ты бессильна что-либо запретить!

С е р а ф и м а. Да, эти операции… К сожалению, у нас в городе больше не с кем.

Х и р у р г. Ты раньше