Л и н а. Ты пошел даже на это?

С а в и ц к и й. Отец был честным коммунистом. Я-то в этом не сомневался ни часу. Доверие ко мне было теперь доверием и к нему. Знаете, кто рекомендовал меня в подполье?

О л я. Наш отец?!

Л и н а. Что я должна буду делать, Миша?

О л я. Мне выйти отсюда?

Л и н а. Если можно, пусть Оля останется.

С а в и ц к и й (кивнув). Тебе сразу доверяют очень многое, Лина. Ты пойдешь в ту самую немецкую фирму.

Л и н а (пораженно). Ты и раньше посылал меня туда.

С а в и ц к и й. Сейчас это задание разведцентра.

Л и н а. Москва?

С а в и ц к и й. Ты будешь работать в «Гамбеке» предельно добросовестно. И сразу заявишь знание немецкого языка. И постараешься заслужить полное доверие. Нет, больше — репутацию человека, который жаждет расстаться со своим прошлым.

Л и н а. Совсем не этого я ждала…

С а в и ц к и й. Знаю. Ты научишься улыбаться, когда хочется влепить пощечину. Всегда вместо лица — маска. Друзья будут разговаривать с тобой так… как еще недавно ты со мной. И пройдут многие дни, пока начнется твоя настоящая работа.

Л и н а. Ох, мне легче было бы как Володя!

С а в и ц к и й. Нас много таких. Не только управдомы — начальники цехов, врачи, служащие управы. И кто знает… сразу ли нас поймут, когда вернутся свои?

Л и н а. Вера сказала: если почувствую, что я не в силах…

О л я. Ты пойдешь туда, Лина.

Л и н а. Это говоришь ты?!

О л я. Мишу благословил наш отец.

Л и н а (помолчав, протягивает руку Савицкому). Я хотела бы иметь право честно смотреть ему в глаза.

С а в и ц к и й. Значит, завтра?

Л и н а. Завтра.

С а в и ц к и й. А сейчас отдай мне открытки. Те, с Лениным.

Л и н а. Зачем?

С а в и ц к и й. Наш человек уходит на связь к партизанам. Он возьмет открытки с собой.

Л и н а (отдает несколько конвертов). Одну я оставлю.

С а в и ц к и й. Нельзя. В твоем доме теперь ничего нельзя.

Л и н а. Одну. Они же привели меня к тебе, Миша. К твоим товарищам.

С а в и ц к и й. Я часто думаю, девочки, кто мы такие, сегодняшние молодые люди? Здесь. На фронте. По ту его сторону. Ленин на свете один. Но что бы он сделал один? В самом начале рядом с ним, в подполье, в тюрьмах, в ссылках, — лишь несколько сотен товарищей. Необыкновенные, удивительные люди, люди будущего, но все их корни в народе, в жизни… Перед Октябрем в партии уже десятки тысяч человек! Они повели за Лениным, за собой народ, перевернули всю жизнь! Потом их уже сотни тысяч, среди них и наши отцы… Перед самой войной подросли мы, получили такую страну, такую жизнь! Кто же такие мы? Наследники? Только наследники? Это было бы слишком мало. Можем сказать, что и мы последователи, товарищи Ильича? Нужно задавать себе такой вопрос, задавать каждый день, каждый час… Последователи… Как считаете вы: признают потом за нами право на это?

Л и н а. Будем работать, Миша. Будем работать для этого.

О л я. Будем жить! Будем работать!

Затемнение.

У скамьи под дубом  Р и м м а, К о с т я, М а р а т. Чуть позже появляются  С о н я  и  Л е н а.

М а р а т. Его застрелили, Мишу Савицкого, на улице в тот день, когда наши уже дрались на окраинах Киева. Выдал провокатор. Застрелили вместе с секретарем райкома партии Иваном Хлебниковым. Останься живы, — что бы они сказали о нас с вами? Признали бы нас своими наследниками, последователями, четвертым поколением революции? Хочется верить, что да. Но какими мы должны для этого быть сегодня?

С о н я. Эту девочку на костылях, Олю Горбач, схватило гестапо. Год спустя, когда Лина ушла с особо важным донесением подпольного горкома через линию фронта. Ольга молчала до последней своей минуты… Молчание — подвиг! В семнадцать лет… Завтра у меня в музее экскурсия. Десятиклассники… Такие же, как Олька. Как, как мне рассказать им о ней, обыкновенной девчонке?

Р и м м а. Давно я не писала маме. Все как будто не о чем было. Сегодня напишу. Пусть узнает, нет ли в нашей школе свободной ставки физика.

Л е н а. Знаете, ребята, я, кажется, перестала бояться того, что больше и выше меня… Ты, Марат, хочешь знать, что скажут когда-нибудь о нас? И я бы очень хотела. Или это не самое главное? Будем жить и работать. И верить в самих себя. Может быть, в этом — сила всех чистых сердцем?!

М а р а т. Смотрите, звезда падает. Скорее задумывайте желание! Самое большое!

Подняв головы, все провожают взглядами яркую падучую звезду.

1970 г.

Примечания

1

Искаженный французский.