— вырывают статую автокраном, как зуб мудрости, и увозят в никуда! Хорошо это? — Во мне вскипало ожесточение. — А сказать вам, что сейчас творится в «Гамме»? Могу! В роковом девяносто первом там развалили Советский Союз. Расплодили буржуев, по блату раздали заводы, газеты, пароходы! И мафия завелась, и наркотрафик заработал, как часы. Девчонки-выпускницы мечтали стать валютными проститутками, а пацаны — бандитами! Хорошо? Кандидаты наук «челночили» — мотались в Турцию за шмотками, а на родине торговали женскими трусами, чтобы заработать на булку с маслом! Какая наука, если на Байконуре попы ракету святой водичкой кропили, а в «Бауманке» открылся факультет теологии! Какие идеалы, если в Москве демонтировали памятник Дзержинскому… — Мои губы зло дернулись. — Помню, как эти либерасты лазили по Железному Феликсу, опутывая его канатами, точно злобные лилипуты на Гулливере! Но это что… Вот на Украине развернулись, так развернулись! Тотальный снос изваяний — и Ленину, и Ватутину, и Пушкину — всем «москалям» подряд! А титульная нация радостно машет жовто-блакитными флагами: «Украина — цэ Европа!», и на освободившиеся постаменты громоздит Бандеру, в мраморе или в бронзе! Хорошо?

— Нет… — вытолкнул Борис Натанович, и промямлил беспомощно: — Но… он же фашист!

— Тысячи фашистов маршируют в Киеве — по проспекту Шухевича! — резко выговорил я. — С факелами… Зигуют… Зато свобода и демократия, права человека и частная собственность на средства производства… — Мне моментом взгрустнулось, даже плечи поникли. — Ах, Борис Натанович, я вас прекрасно понимаю! Сам переболел всеми этими идеями… их западным ветром надуло… пока не понял, что либерализм был и остается философией мещанства, писанной для той эгоистичной обезьяны, что сидит в нас. «Ты свободная особь! — нашептывают ей. — У тебя есть права, а обязанности зачем? Пускай их государство исполняет! Чего? Какой еще долг? Священный⁈ Запомни: ты никому ничего не должна! Танцуй и веселись! Жри и трахайся! Жизни?.. Чего — жизни? А, смысл жизни… Ха! Автомашину купи с магнитофоном, пошей костюм с отливом — и в Ялту!»

Я смолк, остывая, но и Стругацкие притихли. Аркадий Натанович глубоко задумался, лишь брови у него шевелились — то нахмурятся в затруднении, то вскинутся, словно поражаясь явленному мыслеобразу. А глаза Бориса Натановича, совсем недавно полные смятения, заволакивались подавленностью.

Меня отпустило, и я проворчал:

— Про «Гамму» — это зря, наверное…

— Нет… — младший из братьев покачал головой. — Вовсе нет… Конечно, наша юная вера в коммунизм отдавала наивностью девственных умов, но… Взять — и отринуть! Тоже, знаете ли…

— … Во-во… Отринуть — и остаться на пепелище, — забрюзжал старший, страдальчески морща лицо. — Да вы не волнуйтесь, Михаил Петрович, это у нас тот самый шок, который вы поминали давеча. Ничего, переживем. Передумаем, переосмыслим… Шибанули вы нас информацией… — он закряхтел, смущенно посмеиваясь. — С размаху шибанули…

— А давайте выпьем? — я хлопнул в ладоши, и крепко потер их, словно в предвкушении. — О, кстати! В продаже роль-мопс появился.

— Да вы что? — раздельно выговорил Аркадий Натанович.

— Пасифунчики! — утробно пророкотал Борис Натанович.

— Белый хлеб в наличии, — ухмыльнулся я. — И штук пять вареных яиц. Вкрутую!

— Тащите! — велели братья.

Пасифунчики суть кулинарный изыск, но простейший — маленькие бутербродики с ломтиком крутого яйца и свернутым анчоусом. В шесть рук мы их наготовили изрядно, а роль-мопсы выудили из стеклотары и аккуратненько разложили по тарелкам. Я украсил стол нездешними бутылками коньяка, текилы, виски… но тут в сенях затопали, дверь распахнулась — и «три грации» явили себя.

— Мишечка! — воскликнула Рита, облитая шикарным брючным костюмчиком. — Тебе мама шарлотку отполовинила, чтобы ты не схуднул… Ой! — замерла она, узрев гостей, и расцвела улыбкой. — Здравствуйте!

— А я вас сразу узнала! — воскликнула Инна, красуясь в платье ниже колен, но с умопомрачительными разрезами. — Здрасьте! Мишечка, — всполошилась она, стягивая коротенькую меховую курточку, — а ты гостей кормил хоть?

— Я? Э-э…

— Знаю, что ты «Э-э…», — хихикнула Инка, дефилируя на кухню. — Сейчас я!

Наташа вошла последней, щедро делясь синевой глаз.

— Здра-авствуйте… — пропела она, и озорно улыбнулась, оглядывая стол. — Горячего нет, но горячительное в наличии!

— Ну, вот и дожили, Борька! — хохотнул Аркадий Натанович, расправляя плечи и втягивая живот. — Окружили нас! Тройной красотой!

— Мы не пропускаем ни одного выпуска «Звезды КЭЦ», — оживленно заговорил Борис Натанович, переводя взгляд с Риты на Талию, и обратно. — И журнал «Телерадио» специально купили, с вашим интервью… Рита, да?

«Главная жена» обворожительно улыбнулась и присела в изящном книксене.

— Ваша мама была доцентом, как я понял?

— Да, она преподавала хозяйственное право в одесском универе.

— А мой папочка — знаменитый геолог, гляциолог и селенолог! — важно заявила Инна, внося поднос. — Сиди, сиди, Мишечка, я сама!

— А вы — Наталья? — подал голос Аркадий Натанович. — Помнится, в интервью к вам обращались по имени-отчеству… Наталья Мстиславовна? Уж не внучка ли вы того самого Максимилиана Федоровича, который в Мургабе «серые кристаллы» намыл?

Наташа улыбнулась неласково.

— Тут всё сложно, Аркадий Натанович. Дед умер задолго до моего рождения, бабушку я тоже никогда не видела, а с отцом… — она испуганно глянула на меня, но я успокаивающе кивнул.

— Они в курсе про «Бету», я им рассказал.

Успокоенная, Талия сдержанно договорила:

— Отца я увидела уже взрослой женщиной и… А! Что толку? Папа был нужен той, маленькой Наташе! — взяв коротенькую паузу, она коварно улыбнулась: — А мою маму звали Татой…

Аркадий стремительно наклонился.

— Татой Черных⁈

— Паспорт с такой фамилией достал ей Вильфрид Дерагази, — спокойно проговорил я, включаясь в Наташину игру. — На его усохшую мумию мы наткнулись в пустыне Негев, где снимали «Видео Иисуса»…

— И нашли там первые иверниты! — похвасталась Инна, освобождая еще один поднос. — Дэ Пэ… э-э… Дмитрий Павлович Григорьев не цеплял на себя лавры первооткрывателя. Я смотрю, с его подачи «ивернитом» называют все иттриево-алюминиевые гранаты подряд, независимо от цвета и опалесценции.

— «Великий и Ужасный» воспользовался своим приоритетом, как автор первого… опубликованного описания нового минерала, ну и положением зампредседателя Международной… Минералогической Ассоциации, — добавил я, с усилием откупоривая заветные сосуды. — Дэ Пэ справедливо решил, что иттрогранат должен носить имя его первооткрывателя, а им был Максимилиан Ивернев. Йодер