Шрифт:
Закладка:
Он даже ходил в полицию. К чести полицейских, его не подняли на смех, а мягко и вежливо объяснили, что участковый если что и может сделать, то лишь обращать внимание на встречных псов: уж больно характерная собачка – но полноценные поиски ему обеспечить не смогут. Он согласился и на это.
Бугай не находился. Каждые утро и вечер – время, когда основная масса собачников синхронно выводит своих псов гадить, – Валера обходил окрестные дворы. Затем купил велосипед и стал объезжать районы. Лишь пару раз он увидел гриффонов – но их хозяева ничего не знали о том, появлялась ли где рядом похожая собака.
Валеру трясло от ужаса. Он выкладывал на страничку старые фотографии, фотографии, когда-то отбракованные им – не в фокусе, с заваленным горизонтом, хоть какие – лишь бы казалось, что Бугай все еще с ним. Он даже подумывал о том, чтобы нагуглить картинки похожих собак – но вовремя остановился: это был бы совсем уже примитивный и глупый обман, который быстро бы вскрылся.
То и дело он выходил из дома с поводком и миской, гремел ими, звал Бугая – а при соседях делал вид, что пес где-то там, в кустах, роется в любимой помойке и вот-вот прибежит к нему.
Бугай не прибегал.
Валера обнаружил его через месяц.
Машина сломалась, а для велосипеда была не та погода – уже неделю над городом висела плотная, удушающая жара. Люди задыхались, обливаясь потом даже в легких майках, – и от мысли, что сейчас в автобусе к нему будут прислоняться холодными, липкими, склизкими телами, Валеру передернуло. Но надо было ехать, разбираться с недостачей в ломбарде в Старом Кировске – и он покорно поплелся на остановку.
По своему опыту Валера знал, что в это время в транспорт не сесть – народ так плотно набивается в салон, что автобус накреняется вправо и скрежещет об асфальт, а когда двери открываются, люди просто повисают гроздьями с воплями: «Ну пройдите хоть чуточку!» Поэтому он решил перебраться на пару остановок назад – вдруг там будет попроще.
Дорогу он срезал у местной стихийной свалки – когда-то тут был пустырь, но рядом построили дом, новоселы стали стихийно делать ремонты и сносить строительный мусор сюда. Позже к строительному мусору прибавился хлам из окрестных домов – и теперь свалка радовала глаз пустыми бутылками, картонными коробками, старыми матрасами, битыми унитазами и пакетами с объедками. Последние облюбовали бродячие псы – так что стабильно раз в полгода после очередного эпизода с покусанными сюда приезжала служба отлова.
Тяжелую сладковатую вонь – будто где-то гнили мокрые бархатные шторы, политые липовым медом, – он учуял через сто метров. К горлу подкатил комок, рот наполнился густой липкой слюной. Кто-то сдох здесь неподалеку – и сдох явно давно, успев разложиться и, судя по запаху, протечь. Может быть, в окрестных домах травили кошек, может быть, местные догхантеры раскидали колбасу с изониазидом. А может быть… Валера сбавил шаг. Может быть, какой-то бомж отдал концы? Бездомных в окрестностях не водилось, но тем не менее…
Он в растерянности остановился.
Не то чтобы он боялся трупов – к ним он был равнодушен. Просто придется же вызывать полицию, идти свидетелем, выслушивать неудобные вопросы… Он почесал затылок. Время поджимало. Холодные липкие пассажиры на одной чаше весов – на другой труп и теплая встреча в полиции. Ладно, была не была!
Вонь усиливалась с каждым шагом. Она уже напоминала огромное ватное одеяло, которое окутывало Валеру, – и казалось, что в этой вони меркнут и затихают даже звук, цвет и свет. Его уже не тошнило – просто сердце делало на один удар меньше и дыхание стало слабее и мельче. Он попытался поднести руку к лицу, чтобы перекрыть вонь, – но, наоборот, всколыхнул муть миазмов, и те рванули ему прямо в желудок густой плотной струей.
Блевал Валера долго, успев в подробностях рассмотреть не только завтрак, но и вчерашний ужин. Болела голова, звенело в ушах, содрогались в спазмах кишки. Но Валера был упрямый и злой – и поэтому он пошел дальше.
Когда он увидел Бугая, блевать было уже нечем.
Он скорее понял, что это был пес Марины, нежели узнал его. Бурая шерсть свалялась и спеклась на палящем солнце, живот провалился, обнажив ребра, зубы щерились в злобном, так нехарактерном для Бугая оскале. Но на шее виднелся грязно-розовый ошейник с тусклым медальоном в виде косточки – и ошибки быть не могло.
– Да бли-и-и-ин, Буга… – Валера опустился на колени рядом с трупом. Он уже настолько пропитался этой вонью – удивительно, как может так смердеть такое маленькое тельце? – что перестал ее замечать. – Буга, ну как же так?
Пес молчал. По выпученному левому глазу ползал деловитый муравей. Правый вытек и запекся кровью и слизью.
– Буга…
Впалый животик чуть поднимался и опускался – словно пес еще дышал.
– Буга, Буга, – затормошил его Валера чуть не плача. – Буга…
Высохшая на солнце кожа треснула. С тихим чпоком, испустив желтовато-зеленое облако. И из прорванного живота на землю вывалился пульсирующий ком извивающихся червей.
– Тьфу, млять! – Валера вскочил на ноги, дрожа от омерзения.
Он не стал хоронить Бугая. Только швырнул на труп кусок лежавшей рядом картонки – и поспешил прочь, отплевываясь едкой слюной и вполголоса матерясь.
Через пару недель фотографий, которые он мог бы выставить на страничке, не боясь, что поймут, насколько те старые, уже не осталось. Можно было, конечно, купить похожего гриффона – или хотя бы любого другого и покрасить тому шерсть, – но, взглянув на цены подрощенных щенков, Валера отказался от этой мысли.
В конце концов, он не обязан поддерживать иллюзию, что все в порядке. Пусть Марина гниет дальше там, где она сейчас. Это был ее выбор.
И вместо того, чтобы выложить очередную фотографию пса, он репостнул из группы своего ломбарда пост о новом поступлении обручальных колец.
Бугай пришел к нему ранним августовским утром, аккурат после теплого ночного дождя, который колотил в окна и заливал подоконник.
Когда Валера открыл входную дверь, чтобы вынести
