она незаметно приноравливала шаг к его старческой походке. С его отъездом из Ист-Честера в ее жизни образовалась тоскливая пустота, тем не менее она ни разу не откликнулась на его многочисленные приглашения (и не позволила мисс Монро сделать это за нее) приехать с визитом в его загородный дом. Казалось, обретя близ собора в Ист-Честере относительный душевный покой, она страшилась даже на короткое время покинуть этот мирный островок. Не откликнулась Элеонора и на призывы мистера Несса погостить у него в Хэмли, хотя раз в году они с мисс Монро принимали его у себя и по такому случаю не жалели ни сил, ни средств. Ночевал он в одном из пустовавших домов каноников, но остальное время проводил с ними, и они устраивали прием в его честь, созывая всех соборных клириков, а если те по каким-то причинам не могли их почтить, снисходили до городского священства. Их друзья в Ист-Честере хорошо усвоили, что из всех возможных подношений самыми своевременными и желанными для них будут дары, приуроченные к визитам мистера Несса, поэтому каждый, начиная с декана, присылавшего огромную корзину с отборными фруктами и цветами из своего Окстон-Парка, до викария (который знал Элеонору по работе в приходской школе), заядлого рыбака, доставлявшего к их столу свежайшую форель, – каждый в меру своих сил старался помочь им достойно принять их единственного заезжего гостя. Единственного – поскольку о другом госте их благородное окружение не ведало. А между тем этот другой навещал их при первой возможности, то есть как только хозяин предоставлял ему свободное время, достаточное для столь дальней поездки; просто о его визитах почти никто не знал, хотя в доме мисс Монро ему были рады не меньше, чем мистеру Нессу. Речь, разумеется, о Диксоне. Элеонора сумела убедить его в том, что для нее величайшим удовольствием было бы взять на себя оплату его проезда в Ист-Честер и обратно, лишь бы видеться с ним как можно чаще. Действительно, пока Диксон гостил у них, Элеонора проводила с ним бóльшую часть дня и показывала ему город – все местные достопримечательности, которые, по ее мнению, могли заинтересовать его. Но при столь тесном общении они мало говорили друг с другом. Куда разговорчивее была мисс Монро. Когда Элеоноре случалось оставить их вдвоем, она засыпáла Диксона вопросами. Так она узнала, что новые хозяева Форд-Бэнка великолепно обставили свой дом и не жалели денег на поддержание сада; что старшая из дочек мистера Хэнбери удачно вышла замуж; что галантерейная лавка перешла от Джонса к Брауну…

Выяснив это и много чего еще, мисс Монро задала наконец главный вопрос:

– Полагаю, мистер Корбет больше не ездит в Хэмли?

– Чего нет, того нет. Как после всего мистер Несс принял бы его? Но иногда они пишут друг другу письма. Старина Джоб… Вы ж помните его, мисс Монро, – служил садовником у мистера Несса, вечно топтался в холле и слушал, что говорят?.. Так вот этот Джоб слыхал разговор про мистера Корбета: оказывается, он теперь королевский адвокат[20], разъезжает по ассизам[21] и, надевши парик, произносит речи в суде.

– Ты, верно, хотел сказать, что он теперь барристер[22], – уточнила мисс Монро.

– Ну да, только вроде бы рангом еще выше, да я сейчас не вспомню, какое у него звание.

Спросили бы Элеонору – она бы им объяснила. Дело в том, что Элеонора и мисс Монро по договоренности с одним из друзей-священников брали почитать «Таймс» – на следующий день после выхода номера из печати, – и если Элеонора твердо знала, что мисс Монро не станет за ней наблюдать, она с невольным волнением в груди и дрожью в пальцах раскрывала газету на странице с репортажами о судебных разбирательствах и находила там, поначалу лишь изредка, нужное ей имя, в которое долго всматривалась, словно каждая буква могла ей о чем-то поведать. «Интересы истца представляли мистер Лош и мистер Данком, сторону защиты – мистер Смайт и мистер Корбет». Через пару лет это имя мелькало уже чаще и упоминалось вперед другого – любого другого; потом газета начала в отдельных случаях печатать его судебную речь целиком, придавая ей, по-видимому, большую важность; и, наконец, в один прекрасный день Элеонора прочла, что его назначили королевским адвокатом. Это была ее единственная связь с ним; его имя, когда-то не сходившее у нее с языка, больше не произносилось вслух, разве что иногда, украдкой, шепотом, наедине с Диксоном, во время его очередного визита. Расставаясь с мистером Корбетом, она и представить себе не могла, насколько окончательным будет их разрыв, так много осталось меж ними незавершенного, недосказанного… Труднее всего ей было побороть привычку постоянно обращаться к нему в своих мыслях, и на протяжении долгих лет она с надеждой думала о том, что когда-нибудь счастливый случай вновь соединит их, и вся сердечная боль, вся гнетущая отчужденность покажутся им обоим безобразным сном, который рассеялся при свете утра.

Декан был стар, но один из каноников был еще старше – многие ожидали его смерти последние лет десять, по меньшей мере. Дряхлый каноник уже не способен был творить добро, тогда как жизнь декана, человека прекрасной души, полнилась заботой о ближних. Но смерть прибрала его вперед дряхлого старца. Элеонора не могла без слез смотреть на его опустевшее жилище, когда подходила к окну вечером, прежде чем лечь, и утром, поднявшись с постели. Однако с иерархами дело обстоит почти так же, как с монархами: декан умер, да здравствует декан! В собор был назначен новый настоятель из отдаленного графства, и всем не терпелось узнать, кто он и что он. На его удачу, он прибыл вместе с процессией одного из самых титулованных семейств, и его будущим сподвижникам пришлось на первый случай удовольствоваться крупицами достоверных сведений: ему сорок два года, он женат, в семье восемь дочерей и сын. Значит, в тихих покоях декана, где еще недавно все было подчинено размеренной жизни пожилого человека, поселятся веселый шум и кутерьма. На трех окнах рабочие начали устанавливать решетки – очевидно, там планировалось разместить младших из детей. В атмосфере летней публичности, когда все двери и окна распахнуты настежь, подворье день-деньской оглашалось грохотом плотницких работ. Со временем начали прибывать фургоны с мебелью и кареты с людьми – и те и другие нагруженные до предела. Ни мисс Монро, ни Элеонора не считали для себя возможным явиться с визитом к вновь прибывшим, понимая свое скромное положение в здешнем обществе; впрочем, они и без того