не идти в слободу, к жене, а подумать о ноше, которая может на него свалится. Скользнув взглядом по незнакомому привратнику, открывавшему узенькую калитку в Святых воротах, князь пошел по бережку, рассматривая частокол, вбитый в дно Сиверского озера. Поразмыслив, Даниил Иванович понял, что в цари он хочет, но ждет, чтобы поуговаривали… «Как девка на сеновале. Вроде – упирается, а сама хочет, чтобы подол задрали!» – рассердился на самого себя.

Награждая себя поносными словами, Даниил Иванович не услышал торопливых шагов за спиной, но, почувствовав чье-то разгоряченное дыхание, сделал шаг влево и в сторону… Нож, направленный под лопатку, прошел вдоль груди, слегка поцарапав золотое шитье на ферязи. А будь на нем один охабень – прорезал бы до груди!

Служилый князь в десятом поколении не стал звать на помощь (да и некогда!), перехватил руку злодея, прижал ее к туловищу, а потом въехал лбом в переносицу. Удар не княжеский, зато вор выронил нож. Отбросив нападавшего в сторону и для верности пнув его ногой в висок, князь собрался перевести дух, но не тут-то было – от калитки к нему бежало еще двое мужиков с ножами, одетые в монашеские рясы.

«То-то мне рожа привратника не понравилась! – подумал князь, нашаривая рукоятку сабли, и выругался: – Мать-перемать!.. Подал пример, на свою голову… Ладно!».

Даниил Иванович метнулся к воде, где легкая полоска прибоя омывала камни и камушки, и схватил один из них. Обкатанный озерной водой булыжник встретился с головой первого нападавшего. Чавкнуло… Второй лжемонах умудрился уклониться и прыгнул на князя сверху.

Отбиваясь, князь уверился, что дерется с ратником, – вон, так и норовит пробить левый бок. Удар поставлен хорошо – пробьет не только кафтан, но и кольчугу. Закрывая бок, пришлось подставить плечо. Боль сильная, но рукой можно двигать…

Злодей, почувствовав слабину противника и завидев кровь, обрадовался. «А хрен тебе!» – мысленно воскликнул князь Даниил, подставляя под удар ножа раненую руку. Затем обхватил обеими руками шею разбойника, обвил ему спину ногами и, опрокинув в воду, принялся топить… Злодей яростно взбрыкивал и, наверно, сам бы погубил раненого князя, но Даниил Иванович, умудрившись сохранить хладнокровие, вырвал из раны нож и, воткнув клинок противнику в глаз, продолжал сжимать рукоятку до тех пор, пока лжемонах не перестал дергаться…

От частокола, возле которого три года назад остановили ляхов, до берега было саженей десять. Сейчас расстояние казалось недосягаемым. Отфыркиваясь и отплевываясь, князь Мезецкий встал и, отпихнув в сторону труп, побрел к берегу. Добравшись до отмели, упал на колени и, постояв немного, попытался двигаться дальше. Князь от рода Рюрика, коего прочили в цари, с трудом выполз на сушу и упал в желтые одуванчики…

– Ну, слава те Господи, в чувство приходит…

Знакомый голос звучал где-то рядом, но слышался как сквозь пуховую подушку. Даниил Иванович с трудом раскрыл глаза и увидел, что рядом с ним сидит игумен. Попытался пошевелить руками. Правой – получилось, а левая оказалась накрепко примотана к телу.

– На-кось, – сказал настоятель, поднося к губам князя носик небольшой ендовы.

В два глотка выхлебав посудину, не разбирая, чего пьет, и не слыша собственного голоса, князь попросил:

– Еще…

Отец Матфей вновь наполнил ендову. Князь Даниил попытался сам взять посудину, но едва не уронил. Хорошо, настоятель успел придержать донышко.

– Кто это был? Ну, те, кто у озера…

– Да понял я, понял, – усмехнулся игумен. – Токмо как спросишь, коли ты всех до смерти убил? Левонтий волосы из бороды рвет, хотя и вины-то за ним нет. Ежели кто и виновен, так я. Недосмотрел, как в обитель чужаки зашли. Хитро как сотворили-то… Они ж в рясах были и в клобуках монашеских. Стрельцам на входе сказали, что из Андроникова монастыря, на выборы царя пришли. Стало быть, братия их за выборщиков приняла, а выборщики – за моих мнихов…

– А караульщики, кто на башне был? Они что, не видели?

– Как же не видели? – удивился игумен. – Только уж очень все быстро случилось. Ты одного уложил, второго прибил. Пока прибежали, ты уже из озера выползаешь. Сразу и подхватили.

– Супруга моя да доченька – как они?

– Вон, спят твои девки, – улыбнулся игумен. – Как тебя принесли, княгинюшка прибежала. Все ночи возле тебя просидела, губы водицей смачивала. Я уж ее гнать пытался – ни в какую! А потом дочка прискакала. Тоже козлушка… Вся в мамку…

Князь осторожно повернул голову – у входа на узеньком топчанчике, крепко обнявшись, спят жена и дочь…

Топчан заскрипел, и детский голосок спросил:

– Батюшка, ты проснулся?

– Спи, егоза! – нарочито строго прикрикнул игумен и пригрозил: – Вот я тебя по попе!

– Не надо по попе! – отозвалась девчонка и, сделав вид, что испугалась, юркнула под бочок к матери. Немного поерзав, высунув любопытный носик, сообщила:

– А матушка тоже проснулась!

– И матушке по попе! – пообещал игумен и, не выдержав, расхохотался… Даниил Иванович, несмотря на боль, присоединился к смеху.

– И матушку не надо по попе! – улыбаясь сквозь силу, попросила Мария Мезецкая и, выталкивая дочку вперед, встала с постели: – Благослови, отче…

Подставляя руку для поцелуя, осеняя крестным знамением старшую и младшую, отец Матфей вздохнул:

– Эх, Машки, спали бы себе и спали.

– Да уж проснулись, отче, – ответила Мария и перевела взгляд на мужа: – Как ты?

Даниил Иванович посмотрел на жену. Вроде этих морщинок раньше не было. Или были? Были, не были… Все равно самая красивая и молодая… Князь Даниил с трудом приподнял здоровую руку, прижал к себе дочку. Мария, встав на колени, уткнулась в грудь мужа, заплакала. Глядя на мать, заревела и Машка…

– Ишь, реветь удумали! А ну-ка, хватит сырость разводить! – пристрожил игумен, утирая рукавом заплаканное личико младшей и, недолго думая, вытер нос старшей.

– Ну, ровно ребенку, – зарделась Мария, а Машка захихикала, боднув настоятеля в бок, отчего тот расплылся в улыбке.

– А кто ты для меня? – хмыкнул отец Матфей, погладив по головке Машку. – Мне, разницы-то особой нет. Что ты, что егозуха твоя – робятенки еще… Ладно, милые мои, – вздохнул отец настоятель, – успеете еще друг на дружку наглядеться. Сейчас брата лекаря кликну, пусть раны перевяжет наново.

Князь видел супругу плачущей едва ли не впервые. Мария, провожая мужа в походы, никогда не причитала, как прочие бабы. А тут, поди ж ты… Когда княгиня привела ополченцев, обоз с зерно-ми серебро, была похожа на воительницу – осунувшееся лицо, впалые щеки и жесткий прищур в глазах, словно бы целила из мушкета… Он тогда испугался, но в то же время и гордился женой, которая сумела довезти ценный груз и привести людей, не испугавшись ни расстояния, ни ляхов. Но гордость гордостью, а такой Мария нравилась ему гораздо больше…

Даниил Иванович посмотрел на своих девчонок, и у него запершило в горле… Откинувшись на подушку и закрыв