Шрифт:
Закладка:
Вложенные в уста северянки слова полились неторопливым монологом. Не меньше минуты Лайла сверлила гнилую хвою безучастным взглядом — убийца успел счесть идею провальной и мысленно выругаться. Однако вскоре сияющий взор дрогнул, заметался по сырой земле, словно хотел зарыться от болезненной правды. Не найдя укрытия, он замер на заплесневелой шишке — по щекам вампирши покатились долгожданные слёзы прозрения. Согласно покачивая подбородком, она опустила глаза к блестевшему на пальце золотому кольцу, лику единорога, такого же призрачного, как все былые мечты…
Стиснув зубы, Рэксволд спешно покосился на приставленный к котомкам щит, прикидывая, насколько тяжело будет выкапывать могилу подручными средствами.
* * *
Спустя пару-тройку часов скитаний по лесу ассасин нашёл в ельнике маленькую осиновую рощу. Хотя сейчас голые деревья почти не отличались от прибрежных коряг, с приходом весны здесь вновь зашелестит листва: всё, как хотел бы Джон… Глядя на них, Рэксволд какое-то время просто сидел на земле и слушал крики сыча, похожие на жалобное мяуканье котёнка. Потом безысходно вздохнул, неохотно подтащил меч и принялся за дело: это будет глубокая яма, куда не доберётся ни дневной свет, ни голодное зверьё, ни горестный плач — ничто не нарушит вечный покой навсегда уснувшего друга.
На закате, когда красное солнце захлебнулось наводнившими небо тучами, Лайла наконец покинула своё убежище. Леденя сумерки морозным дыханием, она смотрела в тёмную овальную яму. Рядом, на собранных из палок носилках, лежал следопыт: смерть исказила лицо неестественной симметрией, отчего сквозь знакомые черты проступал совсем чужой человек.
— Опускайте… — тихо промолвила вампирша.
— Уверена, что не хочешь попрощаться? — ассасин держал концы протянутой под носилками верёвки, середина которой была у стоявшей с другой стороны Эрминии.
— Нет…
Рэксволд встретился глазами с северянкой — верёвка натянулась, и носилки с телом, переместившись вправо, стали медленно опускаться в могилу. Дюйм за дюймом. Всё ниже и ниже, пока обезображенный трупным пятном лик не растворился во мгле. Сумрачный лес окутала тишина: бездонная, будто пропасть, беспробудная, как кладбищенская ночь, и гнетущая, словно неизлечимая болезнь.
— Прощай, друг… — убийца неторопливо водил пальцем по провисшей верёвке.
— Встретимся за Гранью… — сдержанно добавила воительница.
Сохранявшая пугающее спокойствие Лайла молчала. Ассасин поднял грязевой круг, в коем с трудом узнавался щит, и повернулся к куче сырой земли.
— Подожди… — вдруг сказала вампирша, а затем обвела спутников странным взглядом. — Рэксволд. Эрми. Вы сделали для меня много… Неоценимо много… За что я безгранично благодарна… Но есть ещё одна просьба… Последняя… И самая важная… О которой я смею молить лишь тебя… — пылающий красными углями взор замер на северянке. — Я хочу, чтобы ты убила меня, Эрми.
Над тонувшей в темноте рощей повисло гробовое безмолвие, осевшее на мертвенно бледное лицо Лайлы ветхой улыбкой.
— Самой мне не хватит смелости, потому и прошу. Думаю, если обезглавить меня и пронзить сердце, то я уже не вернусь. А вы похороните нас вместе…
Оценив серьёзный настрой подруги, воительница хладнокровно посмотрела на ассасина и кивнула на яму. Тот, перестав таращиться на Лайлу, принялся осыпать земляную горку в могилу.
— Нет! Вы не понимаете! — вампирша бросилась к Рэксволду. — Это моя вина! Я должна быть с ни… — стремительный удар под дых оборвал фразу.
Через секунду Лайла уже лежала на земле с заломанными руками и упёршимся в спину коленом Эрминии.
— Совсем сдурела, что ли⁈ — рявкнул голос сверху.
Вампирша ощутила себя жертвой хитрого силового захвата: все попытки освободиться или встать только причиняли боль.
— Лежи. Не дёргайся.
— Я хочу быть с ним… — вышедшая изо рта стужа затрещала на опавших листьях. — Убей меня, Эрми… Мне не нужна жизнь без него…
Ответом стало хмурое молчание.
— Нет… нет… — заскулила Лайла, глядя, как очередной отсечённый щитом оползень сходит в могилу. — Отпусти меня. Эрми. Эрми!
Вспомнив о ментальных проекциях, вампирша прикрыла глаза: раз мольбы остаются неуслышанными, пусть речь держит огонь. Впредь всякий, кто решит пленить её, поплатится… и очень дорого. Вспыхнувшая спина станет ключом к свободе, а запах горелой плоти — скорбным напоминанием о преданном доверии. Девушка абстрагировалась от звука падавших в яму комьев и сконцентрировалась. Ничего… Ничего не происходило… Нарисованное в голове пламя так и оставалось настойчивой мыслью! Вслед за подругой Лайлу предали и огненные чары… Всё, что у неё осталось, — жалкие попытки сопротивления и возможность смотреть, как могила наполняется землёй, сырой толщей, всё больше отделявшей её от вечного сна с возлюбленным.
— Я тебе этого никогда не прощу… — ледяным тоном сказала вампирша, когда в притоптанную почву безымянным надгробием вонзился меч Джона, еле найденный ассасином в кромешной тьме.
Услышав шелест воткнутой стали, Эрминия отпустила Лайлу и встала:
— Однажды ты поймёшь, насколько заблуждалась…
— Уже поняла… — рубины глаз поднялись на уровень лица. — Я думала… мы друзья, — сияющий взор поглотил мрак: вероятно, вампирша отвернулась.
— Так и есть… — изрёк запыхавшийся Рэксволд. — Поэтому целиком и полностью разделяем твою боль… Но кем мы будем, если дадим совершить тебе глупость? Неужто думаешь, что мы желаем тебе зла? Лайла? Лайла?..
Где-то неподалёку хрустнула ветка.
— Она ушла… — взгляд северянки блуждал в беспросветно тёмном лесу. — И нам её не догнать…
Глава 13
Запад Виверхэля бережно хранил крупицы осеннего тепла: треугольник из горных хребтов задерживал холодные ветра на пару недель — когда восток уже белел от снега, здесь ещё можно было застать ковёр из пёстрой листвы. Оттого бежавшие от зимы бродяги, не желавшие толкаться в тесноте южных краёв, часто преодолевали перевалы и наслаждались благостной погодой не меньше полумесяца. Так, соблюдая ежегодную традицию, вечером минувшего дня Гарс и Бантака спустились со скалистых склонов к окрестностям Тюрген Кроунт.
Гарс, низкий мужичок с рыжей бородой и телосложением похожим на бочонок, был полной противоположностью своего спутника: мускулистого верзилы с ровной, стекавшей с макушки причёской, напоминавшей надетую на голову глиняную миску.
— Надо ж быть таким кретином… — нахмурил взъерошенные брови Гарс. — Лошадей забыл он привязать… Тащиться теперь пешкодралом… с утра пораньше.
— Я не нарочно… — виноватым басом протянул Бантака и, выпятив нижнюю губу, тоскливо уставился на лесную тропинку.
— Опять за старое⁈ — полноватый мужичок принялся пинать голень громилы.
— Ай! Не надо! Ай! — заскакал тот на одной ноге.
— Сколько раз говорить тебе⁈ Не делай такое лицо! На нём и без того разумности с гулькин нос, — уняв драчливый сапог, Гарс сердито топнул.
— Понял, понял…
— Ты посмотри на себя…
Бантака опустил глаза на потрёпанную кожаную броню.
— Да не в буквальном смысле, идиот! Ты же детина, каких ещё поискать надо: гора мышц, больше двух метров роста, да рядом с тобой все лошади на ослов похожи! И такой слюнтяй… — последняя фраза полнилась осуждением.
— Я не нарочно… — снова промямлил здоровяк и на всякий случай закусил губу.
— Что ты заладил… — заворчавший мужичок неожиданно смолк. — Тс-с-с… — настороженной змеёй прошипел он. — Я слышу голоса… Точно… Глянь вперёд…
В прогалинах елового хоровода брели двое странников.
— Путнички… — Гарс ухмыльнулся и радостно потёр ладони. — За болтовнёй даже не видят нас. Боги подкинули шанс достать деньжат. Сейчас со страху обделаются и все карманы вывернут. Давай. Расправь плечи. Сделай безумные глаза. Оскалься пострашнее.
— У той девки, кажись, мечи… — с сомнением пробормотал Бантака.
— Какой самоубийца на тебя полезет? Всё будет как обычно. Я подстрахую. Ну же, пошёл! Или тебе ещё пинка отвесить?
— Иду, иду… — устало вздохнул бугай.
* * *
— В лагерь не возвращалась, следов не видно, но, зуб даю, она где-то в этих лесах. Раз не рискнула наложить на себя руки, то и на солнце не выпрется, — рассуждал вслух Рэксволд. — Забилась небось под какую-нибудь ёлку: день переждать, — он опустился на колено и огляделся. — Н-да. Проще иголку в стоге сена отыскать. Её бы у могилы сцапать, когда ночью вернётся…
— Если вернётся… — внесла удручающую коррективу Эрминия.
— Вернётся, — перестав бродить взором под хвойными козырьками, ассасин встал. — Насколько бы ни помутился
