в руках векселя, и он грозил предъявлением их в воинскую часть серьезно скомпрометировать молодого офицера на первых шагах его службы. Этого все опасались, напрягая всякие возможности, лишь бы отделаться от такой угрозы. Среди таких «шакалов» славился «Гришка», наживший на юнкерских бутербродах два больших каменных дома в столице.

Начальство училища об этом знало. Для уничтожения этого зла и допущен был в стенах училища в тупике одного из коридоров среднего этажа буфет частный (очень почтенной дамы Анны Ивановны), который усердно посещался нами. Но… буфет работал только в середине дня, от завтрака (в 12 ч. дня) до обеда (в 4 ч. дня), безусловно на наличные деньги, хотя и по очень низкой цене за все; утром же и вечером, когда очень в нем велика была нужда, он не открывался. Терпеливые и пронырливые «шакалы» дежурили у всех входов и выходов из училища почти во все часы дня и до поздней ночи; у них можно было получить все, до водки включительно. Словом, это было наше домашнее зло, с которым надо было серьезнее считаться начальству, но оно в такие мелочи нашей жизни не входило.

Скоро мы, особенно киевляне, почувствовали, что нас охватывает атмосфера жесткого, сухого формализма, слепое преклонение перед авторитетом начальства и строгое, неуклонное китайское правило «чин чина почитай». До наших же душ и чувств никому никакого дела не было. Высшим над нами в училище начальником был в это время генерал-майор Рот, сын известного времен николаевских генерала Рота[40]. Это был высокий, сухопарый русский немец, хороший служака, любивший дисциплину и муштру. Во главе училища, составлявшего в строевом отношении отдельный батальон из четырех рот, стоял командир батальона гвардии полковник Д. (на правах командира полка), тоже немец, очень требовательный в службе, сухой формалист. Каждую роту возглавлял гвардии капитан, являясь во всех отношениях ответственным за нас начальником; ему в помощь назначались четыре офицера (числившихся по гвардии), по одному на каждый взвод роты – это и были наши ближайшие офицерского ранга начальники, выше всех наших юнкерских властей. Учебная часть составлялась из ученых академиков: инспектора классов училища, его помощника, канцелярия, а затем целая плеяда преподавателей по всем предметам весьма обширной программы.

Научные предметы делились на две группы: 1) чисто образовательные – история Православной церкви (настоятель училищного храма о. Середонин[41]), русская литература, новейшая русская история, статистика, все отделы математики (т. е. приложения к алгебре, геометрии, тригонометрии и сферической тригонометрии), космография, геология, французский и немецкий языки; 2) чисто военные – геодезия с топографией, тактика, военная история, законоведение и военное хозяйство, полевая съемка.

Для преподавания общеобразовательных предметов приглашались лица гражданского ведомства, большей частью, профессора. Среди них с особой благодарностью отмечаю преподавание отцом Середониным истории церкви и профессором Карасевичем[42] статистики.

Военные преподаватели наши все были одинаково добросовестны и толково, ясно излагали свои курсы. Особенно запечатлелась фигура и метод преподавания ученого артиллериста полковника Шкляревича[43], учебник[по] артиллерии которого пользовался тогда большой популярностью, а он, своим характером и добросовестным старанием перелить насильно в наши головы свое знание отчасти напоминал незабвенного нашего Павла Николаевича Юшенова. Нам, киевлянам, заниматься было нетрудно, так хороша и фундаментальна была наша гимназическая подготовка. В первой же трети года мы выдвинулись очень заметно из всех вновь поступивших. Не так легко давались наши чисто практические военные занятия. Разыгравшаяся на Балканском полуострове и на Кавказе война с турками повлекла тяжкие потери в офицерском составе армии; от училищ требовали скорейшего пополнения. И училища готовили своих питомцев к усиленному (ускоренному?) выпуску, а потому беспощадно налегали на фронтовые занятия и подготовку нас к обязанностям будущих субалтерн-офицеров[44] не только пехоты, но и артиллерии, сапер и конницы. Огромное число часов, начиная с 6 ч. утра, уделялось теперь физическим занятиям: вновь поступивших «дядьки» обучили муштре, сборке и разборке винтовки, стараясь выломать из нас в 3 месяца настоящих строевиков; гимнастика шведская и на машинах наращивала наши мышцы; верховая езда в манеже, да еще без седла, приучила нас крепко сидеть на коне; оружейные приемы в сомкнутом строю и маршировка часами во всякую погоду закаливали наши организмы.

В таких систематических и упорных занятиях проходили быстро дни за днями. Товарищеские отношения между нами установились уже не по-кадетски: старший курс смотрел на нас, первокурсников, начальническим взглядом: особенно требовалось строгое соблюдение почтения и дисциплины по отношению ко всем «нашивочным», как своей роты, так и чужим: всегда надо было встать при проходе такого начальства или когда оно заговорит. Возражать ему, а тем более не исполнить приказания в каком-либо служебном отношении считалось криминалом. Взыскивали с нас за малейшие проступки неуклонно и строго.

Владимир Николаевич Шкларевич

Пробежали для нас в тяжком напряжении три месяца первоначальной подготовки. Из отдельных групп нас свели во взводы и полуроты; нашколили и в этом строе, а затем был назначен день приведения нас к присяге Царю и Отечеству.

Эта церемония состоялась очень торжественно в актовом двухсветном зале училища, украшенном саженными портретами императоров, шефа нашего училища, знаменитых полководцев и мраморными досками с именами и фамилиями георгиевских кавалеров. После короткого молебствия о. Середонин сказал нам простую, но умную речь о наших предстоящих обязанностях по присяге, о великом ее значении и святости. За ним, повторяя слово за словом, мы и дали наше клятвенное обещание «служить законному Царю и своему Отечеству даже до самой смерти». Говорили, конечно, и с большим пафосом, нам речи и все старшие начальники, но лучше, проще и сердечнее нашего священника не сказали. В казенном пафосе начальнических речей чувствовалась большая искусственность. После описанной церемонии нам объявили, что с этой минуты мы состоим на обязательной военной государственной службе и считаемся юнкерами рядового звания.

Всю нашу одежду теперь составили мундир из черного гвардейского сукна и шинель армейского покроя из серого солдатского грубого, но плотного сукна. Головной убор – суконная черная кепи с султаном в парадных случаях. В строй мы выходили с винтовками и всегда примкнутыми штыками; вне строя – с черным лакированным поясом и коротким на нем широким мечом, называемым в просторечии тесаком.

Мы уже вполне хорошо усвоили себе все правила и приемы отдания чести с оружием и без оного, а также правила ношения одежды во всякую погоду в разное время года. Теперь уже нас назначали на дневальства внутри помещений, на дежурства по кухне и даже в караул на ответственные посты. Словом, мы стали заправскими солдатами. Вот теперь только нам