Утром 28/Х 1889 я поднялся очень рано, проверил всю укладку и снаряжение нашего маленького каравана, позавтракал в гостеприимной семье ген. консула и, простившись, выступил из пределов ген. консульства в 11 ч. 25 м. утра, имея теперь в роли проводника вполне надежного гуляма-татарина, хорошо говорившего по-персидски, достаточно понимавшего и русский язык. Сам я тоже мог довольно сносно объясняться по-татарски, но меня сопровождал и грамотный переводчик-армянин, данный мне из г. Эривани. Весь наш караван состоял теперь из 6 всадников и 3-х вьючных лошадей.

<…>

Мы достигли караван-сарая Шабли, места нашей ночевки. До этого караван-сарая мы шли по ущелью, иногда над самым краем обрыва в сухое русло при ширине самого ущелья до 45 шагов. Вообще, весь пройденный за день путь 5 часов протяженностью около 35 вер. вполне годен для колесного движения, местность, за исключением части дороги по ущелью, не препятствует движению войск широким фронтом. Местность, кроме садов у селений, безлесная. Вода главным образом у колодцев в пути. Поражают по дороге часто встречающиеся прокаженные, ютящиеся в развалинах или в ямах близко дороги, выпрашивая милостыню и проходящих или проезжающих. Караван-сарай Шабли состоит из нескольких обширных зданий: в нем имеется чайхана, кузница и обширные загоны для животных… Ночлег был хороший, а ночью очень холодно. Выступили с ночлега в караван-сарае Шабли 29/Х 1889 в 8 ч. 15 м. утра.

<…>

Селение Дуз-Дуран – это место нашего ночлега. Селение принадлежит помещику Гуссейн-кули-хану, живущему в Тавризе. В этом селении разводятся лучшие в стране верблюды. Деревня отдавалась в аренду за 250 халваров[71] пшеницы. Имущество жителей: верблюдов 300 голов, овец до 3000, лошадей 60. Селение расположено в виде буквы П с большой площадью посередине. Живут довольно прилично, но тяготятся поборами. Мы устроились на ночлеге сносно, но стоило дорого; скаредность и расчетливость с путниками твердо вошла в обычай. Всего были в движении 7h 35m. Весь переход 52 вер. утром 30/Х мы выступили с ночлега в 8 часов.

<…>

Мы вступили в сады и затем селение Перкюз; в некотором расстоянии и другое селение того же имени, а в обоих по 50 домов; оба селения принадлежат помещику (Мирза-Ибрагим-Мустафе)… Это селение считается пограничным и входит в Ардабильское губернаторство. Всего движения в пути 4h 27m. Весь переход от сел Дуз-Дуран до сел. Перкюз около 50 вер. На ночлеге меня поразила алчность и негостеприимство жителей. Выступили с ночлега в сел. Перкюз утром 31/Х в 8 ч. 10 мин.

<…>

Вступили мимо мельницы в узкие улицы селения Нир (450 д.), принадлежащего помещику (Хозрой-хану). Сел. Нир расположено по склону амфитеатром, скучно и почти без садов. Всего были в движении 7h 36m. Весь переход этого дня около 50 верст. На ночлег устроились в доме зажиточного поселянина: чисто, опрятно, но дорого; не только продукты, но и топливо, которое продается на вес по фунтам и дороже хлеба и яиц. Хозяин подал мне за ночлег отряда по-персидски написанный счет со скрупулезным наименованием всего, для нас израсходованного. Первый раз я встретился с такой ресторанной манерой расчета, а впоследствии уже она меня не удивляла в придорожных персидских селениях; но гораздо проще и гостеприимнее отношение чистых татар, особенно кочевых или полуоседлых.

Ночлег прошел благополучно (варили себе кашу из крупы). С ночлега в сел. Нир выступили 1/XI в 8 ч. 28 м. утра.

<…>

Наша дорога вступает в узкие улицы города Ардабиля. Ночлег у старшины русских подданных, проживающих здесь, армянина Шахбазова. Хозяин был очень предупредителен и старался выказать свое гостеприимство. Оказалось, ардабильский губернатор выезжал уже с вооруженным отрядом в Муганскую степь для сбора податей с шахсевен и разбора всяких между ними споров. Бивакирует[72] с отрядом в сел. Кельхуран (в 4-х верстах от города Ардабиля. Я решил переночевать, а на следующий день утром съездить в с. Кельхуран с официальным визитом. Всего были в движении 6h43m. Весь переход сегодняшнего дня составляет 40 верст.

Утром 2/XI в 9 ч. 45 м. я выехал с визитом в с. Кельхуран. Губернатор Али-хан принял нас очень любезно. Он бивакировал в своем весьма комфортабельном шатре. Меня сопровождали старшина русскоподданных (мирза Акоп Шахбазов), мой переводчик и старший нукер. Губернатор, лет 50-и, видный и благообразный человек, долго побывавший за границей: в молодости он несколько лет был секретарем персидской миссии в России и жил в Петербурге, о котором вспоминает с восторгом; в более зрелом возрасте был советником персидского посла в Париже, а оттуда уже был вызван на родину и получил это губернаторство, которым, видимо, тяготился, привыкнув к более цивилизованной жизни. Он любезно предложил всякое содействие со своей стороны к разрешению всех интересующих наше генеральное консульство вопросов, о чем он уже известил эмира-низама по телеграфу. Мы быстро условились с ним относительно всех пограничных недоразумений, где их рассматривать.

Он закидал меня множеством вопросов о жизни петербургской и вообще европейской. Подтрунивал над фанатичностью и заскорузлостью быта подчиненных ему людей, сравнивая их жизнь с западноевропейской. Губернатор, по-видимому, человек слабый, доверчивый и все делает по подсказу и совету своего помощника вице-губернатора (мухтамана), ловкого и пронырливого мошенника, отчаянного взяточника, как потом выяснилось из всех сделанных мне заявлений в разных местах губернии. После обычного утреннего угощения сластями и кофе я простился и поторопился вернуться в Ардабиль, где в 3 часа дня ко мне явились представляться все проживающие здесь русскоподданные – это, преимущественно, мусульмане-купцы из г.г. Ленкорани, Шемахи, Геокчая и Баку; пришел только один армянин. Записал их заявления. Надо сказать, что перед отъездом от губернатора я спросил его мнения о старшине русскопод-данных в Ардабиле.

Он ответил серьезно по-французски: «C’est un homme cruel et n’est pat honiable»[73].

Приведу для примера несколько заявлений…

Хаджи-Менаф, купец из Геокчая заявил следующее: «Больше года тому назад приказчика его, Келбалай Амида ограбили близ города и отняли у него 1812 руб. кредит, билетами, бывшими в сумке. Так как векиль-аль-мульк не обратил на мое заявление внимания, поданное ему через старшину, то мною было подано прошение в российское] ген. консульство; был получен ответ-приказ эмира-низама о розыске виновных и возвращении денег. В приказе было сказано: пусть присягнет или мухтаман, что не взыскал с преступников денег, или присягнет истец, что с преступников ничего не было получено мухтаманом. Этот последний присягать не захотел, а возвратил через купца (Аги-Замина) только 620 р[ублей], остальных же денег возвращать не хочет. Старшина свидетельствует, справедливость этого