Самое ужасное, что спасённые шарахались от наших пограничников, стоило отойти от голодухи, а потом и вовсе возвращались назад. В чём прикол? Дурной народ?

— Я постараюсь уладить все недоразумения, — тихо произнёс Фрост.

Мне оставалось лишь согласиться. Утром он отбыл. А месяц спустя мне пришло от него письмо. Нет, отчёты о проделанной работе, о ходе переговоров, о начале поставок согласно мирному договору и прочее приходили во дворец, но адресованы они были Милону и королеве, то есть мне. Только эти донесения были скупыми и чисто деловыми. А вот тут пришло письмо только на моё имя, то есть лично. Мне его и доставили прямо в руки.

Не буду скрывать, вскрывала, откровенно волнуясь. А уж сколько раз я читала и перечитывала это письмо потом — не знаю.

'Элен, впервые пишу вам лично. Очень долго сомневался, что стоит, но меня убедили.

Хочу попросить у вас прощения за своё поведение. Только список моих ошибок настолько велик, что всего не перечислить. И нет мне оправданий. Я, как самый старший из троих братьев, обязан был проанализировать происходящее, переговорить с вашим, то есть с родным отцом Элен. Если бы я сделал это ещё тогда, столько бы можно было избежать. Только я не уверен, что жалею о тех своих ошибках. Ведь без них в этом мире не появились бы вы.

А вот об отношении уже к вам очень жалею. И да, понимаю вашу ситуацию. Был не прав. Необоснованно вас игнорировал, пренебрегал попытками поговорить по существу, подозревал. Приношу свои глубочайшие извинения, хоть и понимаю: нет мне прощения.

ФСД'.

Интересная подпись. Сокращение от Фроста Синор Дюрах? Скорее всего.

И вот не было в этом письме признаний в любви, поэм, воспевающих мою красоту, и прочей ерунды. Только извинения и признание собственных ошибок. Более того, текст письма не предполагает ответа. Точнее, адресат не ждёт ответа. Но ответить хотелось до зуда в пальцах. Хотя, что именно писать, понятия не имела. Отложила на потом, но мыслями постоянно возвращалась к этому письму.

Так прошло ещё два месяца, и настало время свадьбы графа Лурье и мадам Олорки. Торжество было крайне скромным по местным меркам. В кругу только близких и нужных людей. А поскольку министр экономики граф Лурье, который стал кошмаром для некоторых нечестных на руку, не мог отпраздновать свадьбу без приглашения других министров и иже с ними…

Конечно, королевская чета была приглашена. И я даже убедила обоих новобрачных, что обязательно будем. В конце концов, без этих двоих у меня бы ничего не получилось.

О том, что во дворец вернулся Фрост, мне сообщила Ююка, уже делая причёску. Так что с ним мы встретились уже на пороге. И вот не думала, что могу скучать по нему, а поди ж ты. Высокий, строго одетый (практически во всё чёрное), с косой за спиной, которая открывала лицо и шрам. Только этот шрам не пугал меня раньше, не испугал и не отвратил и сейчас. Странное ощущение…

Как такое может быть? Я же точно знаю, что искренне люблю Ифора, но уже всё чаще стала ловить себя на мысли, что и с Милоном мне хорошо. Милон весёлый, лёгкий и активный. Просто противоположность Ифору или Фросту. Мы с ним пели, танцевали, даже на пикник собирались сходить. Он много расспрашивал о моем мире, удивлялся или даже возмущался некоторым вещам, но в целом мы приятно проводили время. А по возвращении с этих свиданий, смотря на слегка улыбающегося Ифора, я чувствовала себя не только предательницей, но и обижалась на Ифора.

Я знала, что несколько мужчин у одной женщины для них норма, но привыкнуть к этому никак не могла. Ну не укладывалось в моей голове, как он может не только не ревновать к Милону, но и одобрять наше общение. Хотя постепенно привыкала, пусть за рамки простого общения это и не выходило.

И вот теперь Фрост вернулся, а моё глупое сердечко замерло. Взгляд глаза в глаза, пара касаний руки, один танец, и вечер кончился. Мы практически не говорили, только несколько стандартных фраз. Но глаза — они говорили больше слов. А утром он опять уехал, так больше ничего мне не сказав. И от этого так муторно на душе было, прямо покоя не давало. Тогда я села писать письмо.

Получалось не очень. Писала и переписывала я его два десятка раз, убила несколько дней, но так и не сочинила ничего подходящего.

— Что случилось? Ты последние дни ходишь какая-то потерянная, — заметил Ифор, вдыхая запах моих волос. Я лежала на его плече и не хотела сейчас думать о письме, но врать не собиралась. А ещё меня коробило разговаривать с любимым о другом мужчине, пусть и муже.

— А можно не сейчас? — попыталась я уйти от разговора.

— Нельзя, — повернул он моё лицо к себе. — Это как-то касается Фроста или Милона?

— Да. Но я не хочу сейчас об этом.

— Сейчас или со мной? — нахмурился он.

— С тобой. Ифор, я правда не понимаю такого твоего спокойствия. Ты сам буквально толкаешь меня в объятья других мужчин. Как так?

— Не других мужчин, а мужей. Лена, тебе сложно это понять, потому что ты воспитывалась иначе. Я тебе уже это говорил.

— Говорил. И знаю я это. В моём мире тоже есть семьи, где или жён, или мужей больше одного. Ничего, живут. Просто для этого должно быть другое восприятие, что ли.

— Ты же видишь семьи вокруг. Видишь, как они живут. Что тебя смущает?

— Это ты мне сейчас про чудесную аристократию, которая благополучно сгинула от срамной болячки? Которых боялись даже предавать огню? Ты же в курсе, что из столичной старой аристократии не осталось никого? Даже провинции затронуло, но там всё же не столь разгульные нравы.

Кстати, все заболевшие уже отдали Богине душу. Сколько споров было по их захоронению — это отдельная история. Прислуга отказывалась к ним прикасаться. И я их понимала, ведь там не тела были, а просто месиво из гноя, крови и гнилой плоти. К ним было не подойти без риска задохнуться, не то что притронуться. Повезло тем, кто кончали с собой. Их тела не были столь обезображены, поэтому сожжению ничего не мешало. А вот с теми, кому не хватило смелости или трусости (с какой стороны посмотреть), дела обстояли значительно сложнее. В итоге слугам выдали