Варе сделалось страшно. Она боялась, что ей никогда не видать Саню офицером или машинистом.

А Саня, не подозревая страданий матери, оставался по-прежнему беспечным — весь день околачивался в порту, на площадях и базарах.

Но вот в жизни его произошел перелом. Бегая однажды взапуски с товарищами по слободке, он обратил внимание на такую картину: по мостовой в облаке пыли двигалась колонна мальчишек, одетых в серые блузы, стянутые черными поясами, и в лихо заломленных набок фуражках. У каждого в руке было по ружью, ну точь-в-точь солдаты, только семнадцативершковые.

Впереди шли три барабанщика и, на ходу утирая рукавами блуз носы, бойко нажаривали палочками.

Прохожие останавливались и глазели.

Мужчины смеялись, а женщины расплывались в миндальную улыбку и сентиментальничали:

— Деточки вы мои миленькие!

Барабаны вдруг смолкли, и «армия» затянула:

Вдоль да по речке,

Вдоль да по Казанке,

Сизый селезень плы-ы-вет,

Ай да лю-ли, ай да лю-ли!

Армию сопровождали: важный господин в шевиотовом пальто, очках и форменной фуражке и еще двое. А позади плелся обоз — две платформы, нагруженные шинелями и узелками с провиантом.

Санька чрезвычайно заинтересовался этой армией, примкнул к ней и пошел рядом, в ногу.

— Р-раз! Р-раз! — командовал мальчик в желтом поясе — взводный.

Санька решил идти с ними хоть на край света.

Они вышли в степь и сделали привал.

Детишки побросали ружья и атаковали платформу с провиантом. Они расселись потом на травке, развязали узелки и принялись за еду. Они запаслись колбасой, сыром, маслом, яйцами, редиской.

У Саньки глаза разгорелись при виде такой массы снеди. Он затесался среди детей и поглядывал то на одного, то на другого с жадностью голодной собачонки.

На него обратил внимание кругленький мальчик с большими серыми глазами. Во рту у него торчала сосиска, а перед ним, на носовом платочке, служившем ему скатертью, лежали жареный цыпленок и огурцы.

— Эй, карандаш! — крикнул он Саньке.

Санька подошел.

— Хочешь поесть?

— Хочу.

— Садись!

Санька сел.

Мальчик дал ему кусок цыпленка и хлеба.

— Где учишься? — спросил погодя мальчик.

— Нигде.

— Чего же не поступишь в школу?

— Боюсь.

— Балда! Хорошо в школе. Час учишься — и на двор. Играешь в дыр-дыра, тепку, чехарду…

Санька внимательно слушал его и спросил, робко указывая на важного господина в очках:

— Кто он?

— Инспектор. Христофор Валерианович… Шкалик…

— А этот?

— Блин, сторож… Дорбанюк! — крикнул он соседу — веснушчатому карапузу. — Жарь блина!

— Идет! Только, чур, вместе!.. Эй, вы!

Мальчишки запели хором:

— Блин! Целый блин! Полблина! Четверть блина!

— Молчать! — крикнул инспектор, закусывавший в сторонке вместе с классным наставником, а сторож покраснел и погрозил кулаком…

На другой день, не сказав никому ни слова, Санька побежал в школу. Он немало был удивлен, увидев совершенно пустой двор.

— Где же все? — спросил он самого себя. — Не надул ли тот пучеглазый?

В эту минуту послышался звонок, затем оглушительный топот, точно сорвалось стадо баранов, и во двор высыпало множество мальчишек — все те, которых он вчера видел.

С криком и смехом они перемешались в кашу. Кто полез на мачту, водруженную посреди двора, кто — на трапецию, некоторые занялись чехардой.

Один, перепрыгивая, зацепился и кувыркнулся.

Санька засмеялся. Понравилось.

Он очень огорчился потом, когда вторично прозвучал звонок и мальчишки опрометью бросились назад по классам.

Двор опустел и сделался мрачным.

Санька хотел было уйти, но, услышав вдруг стройное пение, остался. Детишки пели серебристыми голосами в классе под аккомпанемент фисгармонии:

По полю, полю чистому,

По бархатным лужкам

Течет, струится реченька

К безвестным бережкам…

Санька прибежал домой как ошпаренный. Он упал на грудь матери и расплакался.

— Что случилось?

— Хочу в школу!

Варя не верила ушам. Она взяла его за подбородок, заглянула ему радостно в глаза и спросила:

— Ты взаправду?!

— Да! Да!

Варя притянула к своим губам его голову и воскликнула:

— Родной мой! Дай время, и я устрою!..

Саня рос. Ему стукнуло двенадцать лет, а вакансий в школе все еще не было. Варя устала от бегания по всяким инспекторам.

Иван тем временем сильно постарел. Он весь сгорбился, пила в руке пошаливала.

— Чего помощника не возьмешь? — спрашивали товарищи.

— Шутники… На какие средства?

— А Саня-то твой?

— Какой он помощник?

— Скажите… Когда мне было девять лет, я помогал отцу.

— Оно так, да жаль, — проговорил как бы про себя Иван. — Мать плакать будет. Она в школу отдать его все собирается. Все думает из него либо машиниста, либо прапорщика сделать.

— Отчего Османа-пашу из него не сделает? — острили каменоломщики.

Заявления товарищей навели Ивана на мысль действительно привлечь к себе Саньку в помощники.

«Если Гриша, сын Прохора, — думал он, — помогает отцу, и Вася, сын Алексея, так отчего бы Саньке не помогать? Он поможет пилу наточить, лампу заправить…»

И вот однажды поутру, когда Варя собиралась на базар, Иван остановил ее.

— Что такое?

— Дело.

Она спустила на пол корзину и присела на кровати. Предчувствие чего-то недоброго сдавило ей грудь.

— Я хочу поговорить нашшет Саньки, — процедил, не глядя на нее, Иван.

Варя насторожилась.

— Довольно ему собак гонять.

— Он не гоняет собак, — вступилась она горячо.

— Ну да все равно!.. Пора подумать о нем. Мне давно нужен помощник. Хочу взять его в колодезь.

— На, выкуси! — И Варя показала кукиш.

Она потом вскочила и крикнула истерически:

— Жди!.. Не отдам тебе я его! Не отдам!

— Чего ты, сатана! — нахмурился Иван.

Варя затопала ногами:

— Не отдам, говорю! Слышишь?! Не для того растила я его!.. Довольно с меня, что колодезь съел отца и брата! Хочешь, чтобы он съел и сына?!

— Такая уж наша судьба!

— Плевать на твою судьбу!

— Дура баба! — стал усовещивать ее Иван. — Мне обязательно нужен помощник. Не те силы у меня нынче… Отдай его! Все равно юнкером не будет!

— Нет, будет! — затопала она опять ногами.

— Когда рак свистнет!

Он плюнул и, хлопнув дверьми, вышел из комнаты.

Целый месяц Варя ни на шаг не отпускала от себя Саньку. Она боялась, как бы муж не отнял его у нее тайком.

— Не дури! — упрашивал Иван.

— И чего ты артачишься! — урезонивали ее окружающие.

На нее наседали со всех сторон — Женя, соседи.

Она боролась, противилась.

Силы наконец стали покидать ее, и она почувствовала, что Саня мало-помалу уходит от нее.

Она в ужасе поглядывала то на окружающих, то на степь, по которой разбросались колодцы.

Эти колодцы напоминали ей