нет ничего, кроме нижнего белья. — Я бы сначала поговорил с тобой об этом. Но я подумал, что ты понадобишься нам до набора нужной численности группы, и потому у нас не будет выбора. Потом, когда людей стало достаточно, я подумал, что смогу как-нибудь с этим справиться. Я знал, что ты захочешь пойти, и думал, что смогу стиснуть зубы и вынести это. Но я не могу. Я стоял там, представляя, как это произойдет, и я не мог этого сделать. Я просто… не могу. Я не могу этого допустить. Вот почему я сделал это на глазах у всех.

Часть меня понимает, что сейчас Грант открывается мне сильнее, чем когда-либо, но я слишком расстроена, чтобы радоваться этому.

— Дело не в тебе. То, что я делаю или не делаю — это мой выбор, а не твой. Я понимаю, тебе не нравится мысль о том, что я ввяжусь в драку, но не тебе принимать это решение.

— Я знаю, — бормочет он. — Право выбора забрали из моих рук.

— Начнем с того, что оно никогда не было в твоих руках! Похоже, ты этого не понимаешь. Я знаю, когда мы впервые встретились, мне было всего семнадцать, и я была избалованной и вроде как беспомощной. Но я больше не такая. Ты трахаешь меня, словно я взрослая женщина. Ты не имеешь права в остальном обращаться со мной как с ребенком.

— Я никогда не обращался с тобой как с ребенком, — теперь он зол. Не просто обороняется, но и злится в своей мягкой, грубоватой манере. — Когда бы то ни было. Дело не в этом, и ты это знаешь.

Я неохотно киваю в знак согласия, потому что знаю, что это правда. Даже в первый день нашей встречи он не обращался со мной как с ребенком.

— Ладно, хорошо. Не как с ребенком. Но и не как со способным человеком, который наравне с остальными. Я не оберегаемая принцесса и не фарфоровая кукла, Грант. Я не такая. Меня не волнует, что мой отец был миллиардером. Он сделал все, что мог, чтобы помочь нам пережить Падение, и все равно в итоге умер. Все его деньги и ресурсы не смогли его спасти. Мы все делаем всё, что в наших силах, чтобы выжить и устроить свою жизнь здесь. В этом мире не существует таких вещей, как принцессы. Ты должен перестать относиться ко мне как к одной из них.

Грант все еще зол. Его дыхание шумное и тяжелое. Но сейчас на его лице отражается нечто большее. Что-то глубокое, напряженное и тревожное. На это уходит много времени, но в конце концов он выдавливает:

— Ты моя принцесса. Ты не должна удивляться, что я делаю что угодно — абсолютно что угодно — чтобы обезопасить тебя.

Мое глупое мягкое сердце. От его слов оно раскалывается прямо надвое. У меня перехватывает горло, а глаза щиплет. Мне так нравится звучание этих слов, что я почти падаю в его объятия, но сейчас на карту поставлено нечто более важное, чем чувства. Мне удается сдержать слезы. Поскольку я не могу вымолвить ни слова, я качаю головой.

Грант издает разочарованный звук.

— Черт возьми, Оливия, я никогда не позволю этому случиться. Я никогда не позволю тебе пострадать, если я могу как-то избежать этого. Почему ты вообще сомневаешься в этом сейчас? Так было всегда. В первый день, когда я встретил тебя, я пообещал твоему отцу, что если что-нибудь доберется до тебя, это значит, что я уже мертв. С тех самых пор это было правдой. Защищать тебя всегда было моей работой.

— Мне тогда было семнадцать! Я ничего не могла сделать, чтобы обезопасить себя. Но теперь могу. Ты знаешь, потому что именно ты научил меня. Это больше не твоя работа. Это не твоя ответственность, не твой долг, не твое бремя и не твоя гребаная работа! — мой голос становится все громче, и что-то похожее на отчаяние сдавливает мою грудь.

— Ладно, тогда нахер ответственность и долг, — его челюсти сжаты, а мощные мышцы бедер заметно напряжены. — Нахер все это. Это ничего не меняет. Потому что я все равно собираюсь сделать все, чтобы ты была в безопасности. Как ты думаешь, что, черт возьми, останется для меня в этом мире, если с тобой что-нибудь случится?

Я раскраснелась, напряжена и дрожу, и ничего так не хочу, как вбить здравый смысл в его упрямую голову, но этот хриплый вопрос все равно трогает меня. Моя грудь болит так сильно, что мне приходится прикрывать ее одной рукой.

— У меня ничего не останется, — рука Гранта крепко сжимает покрывало, как будто он использует сжатый кулак, чтобы выразить все, что он чувствует. — Ничего. Без тебя.

— И тебе никогда не приходило в голову, что я чувствую то же самое? От меня ожидается, что я позволю тебе снова и снова мчаться навстречу опасности на максимальной скорости, даже если это означает, что тебя убьют. Как, черт возьми, ты думаешь, что я при этом чувствую?

И снова он несколько долгих секунд дышит громко и хрипло, пока наконец не произносит слова.

— Это не одно и то же.

— Почему нет, бл*дь? Потому что ты какой-то непобедимый? Нерушимый? Неубиваемый? Это не так. Не так! Ты можешь умереть завтра так же легко, как и я, и с чем я тогда останусь?

На минуту все будто замирает. Воцаряется что-то важное. Я чувствую, как воздух между нами дрожит, пока мы оба сидим на кровати, тяжело дыша и свирепо глядя друг на друга.

Затем момент сдвигается. Воздух сдвигается. Сама планета сдвигается. Грант отводит от меня взгляд и бормочет:

— Я принял меры на случай, если это произойдет.

— Что? — мой голос срывается.

— Я принял меры. О тебе позаботятся. Ты не останешься без защиты.

Ничто из того, что он сказал или сделал за последние пять лет, не причиняло такой боли, как это. Мой гнев был полностью поглощен чем-то, что больше похоже на разбитое сердце.

— Вот о чем я, по-твоему, беспокоюсь? — переспрашиваю я хриплым шепотом. — О защите?

Грант как-то странно пожимает плечами. Он до сих пор не смотрит мне в глаза.

— И если тебе нужно нечто большее, то очередь из мужчин, желающих трахнуть тебя, протянется больше чем на милю.

И это становится для меня самой последней каплей. Я так сильно сдерживаю рыдание, что оно вырывается сдавленным скулежом. Я опускаюсь обратно на кровать и сворачиваюсь калачиком, отворачиваясь от него. Я не хочу, чтобы он