— Сколько заявлений о квартирных кражах? — спросил я.

— Тебе зачем? — попытался отмахнуться он.

— Просто ответь. Явно больше двух, и все нераскрытые. Так вот, мы видели тех воров, и есть фотороботы.

О, как преобразился отец! Напрягся, сделал стойку, как легавая на дичь.

— Представь, сколько ты висяков откроешь! Однозначно это премия, а может, и повышение. Нужна информация по ворам?

К нам спикировала Лялина, которая уже собралась идти на кухню заваривать чай. Мгновенно из милой домашней кошечки она превратилась в хищную птицу.

— Что ты знаешь? — спросила она, впившись в меня взглядом.

— Погоди. — Отец взял ее за руку и обратился ко мне: — Какой твой интерес? Ты ведь не просто так пришел, чтобы помочь следствию и… и мне.

— Они ограбили подвал, где мы тренировались. Их видел сперва я, потом — Боря. Он, кстати, первое место на конкурсе рисунков занял. Так вот, Боря их запомнил и нарисовал. Один ворюга оказался довольно приметным. А я поговорил с бабкой, которой они помогали занести в квартиру пианино, она сказала, что их прислал ее племянник, который работает грузчиком. Следовательно, он знает, где их искать.

— Погоди. Какое пианино? Что за подвал?

Я рассказал все по порядку. Отец и Лялина слушали не перебивая. Закончив, я положил на стол лист с рисунком.

— Вот он, фоторобот. Кстати, очень похоже. Вся работа сделана, их нужно просто найти и взять. Теперь, думаю, тебе будет проще. Раз они профи, у вас что-то на них должно быть.

Анна и отец переглянулись. Лялина потянулась к фотографии, но я положил на нее руку.

— У меня есть просьба. Надо вернуть наши вещи. Опись и заявления есть. Особенно хотелось бы получить назад свой мопед.

— Поехали в отделение! — подорвалась Лялина, ее глаза сияли. — Шесть глухарей закроем!

Значит, было шесть ограблений. Интересно, валютчик обращался в органы? Надо будет завтра ему сказать, что преступников вот-вот возьмут, пусть напишет список украденного, авось хоть что-то удастся вернуть.

Лялина заметалась по комнате, а потом вдруг замерла, широким шагом подошла к листку, всмотрелась в подозреваемых и ткнула в менее приметного, который без шрамов.

— Рома, это же Степанов! Ну, помнишь, гоп-стоп в промзоне? Твари, которые караулили пьяных моряков и обирали. Мы их на семь лет закрыли.

Отец выругался, чего никогда не позволял себе при нас.

— Он откинулся в июне, тварь, — напомнила Лялина.

«Ну все, дело в шляпе», — подумал я и мысленно зааплодировал, не себе — ситуации. Лялина подошла ко мне и поцеловала в макушку, как родного.

— Спасибо, Павел, ты здорово нам помог. Приходи завтра в три часа на день рождения.

— Да какой праздник теперь. — Отец стянул майку и зашагал к шкафу, вытащил оттуда рубашку, накинул на себя. — Завтрашний день будет полон задушевных бесед. Спасибо за подарок, сын.

Папаша в своем стиле: не поймешь, ирония это или и правда благодарность.

— Мопед, говоришь? — пробормотал он, застегивая пуговицы. — И откуда у тебя мопед?

— Фрукты продавал, — честно ответил я и добавил на всякий случай: — Человека, который мне здорово помог, тоже обокрали, но он вряд ли писал заявление.

— Еще бы, от детей их не принимают, — сказал отец, стянул спортивки и надел брюки.

— Он взрослый, продает-покупает золото и антиквариат, медали всякие, я у него валюту меняю.

Отец усмехнулся. Он стоял ко мне спиной и смотрелся в зеркало, я увидел это в отражении.

— Хочешь менять по особому курсу? Если возьмем шайку по твоей наводке — помогу. Только не связывайся с этими… Они все под криминалом, и хорошие до поры до времени. В кого ты у меня такой… предприимчивый?

— Выстрелил спящий ген, — ляпнул я и лишь потом понял, что использовал знания взрослого.

Лялина демонстративно достала блузку, намекая, что собирается переодеваться, и я сказал:

— Пойду домой. Можно, я буду вам звонить, узнавать, что и как?

— Можно, — ответила Лялина, и я вышел в коридор, пропахший куревом, сивухой и луковой зажаркой.

На улице уже стемнело, и Илью я заметил, только когда из темноты выплыл силуэт и устремился ко мне, размахивая руками. Вскоре он подошел к дорожке, куда из окон падал свет, который высветил его встревоженное лицо.

— Ну?

— Сработало. Клюнули, — отчитался я. — Ща в отделение побегут всех на уши ставить.

— Как ты смог? — удивился Илья. — Я до последнего не верил. Что твой отец нам поможет, учитывая. Какой он.

— У него своя выгода — раскрыть преступления и получить поощрение, — объяснил я. — На наши проблемы ему плевать. А тут все на блюдечке — как не схватить готовое? Кстати, у него день рождения завтра, у них с мамой один за другим.

— Поздравил так поздравил, — улыбнулся Илья и сразу погрустнел, задумавшись о судьбе своего магнитофона — а что, если его уже кому-то продали?

— У меня больше ценного пропало, — попытался его утешить я. — И телек, и мопед, который двести баксов стоит. И спортивный инвентарь. Надеюсь, успеют взять воров до того, как они распродадут наше добро. Это ведь небыстрый процесс. И вряд ли они сбывают украденное у нас в городе.

— Откуда выводы? — прищурился Илья.

— Да рассказали мне, что эти черти ограбили человека, уважаемого в криминальных кругах. Все точки, куда можно сбыть награбленное, под надзором.

Домой мы поехали в «Икарусе», покачиваясь на круге, разделяющем его на две части. Честно расплатились с кондукторшей, которая пошла дальше и тщетно пыталась выбить копейки за проезд с вырубившегося алкаша. Тот мычал, сучил ногами и матерился.

Пробудилась память взрослого и вошла в конфликт с настоящим. Кондуктор — самая адская, неуважаемая и низкооплачиваемая работа, когда ты не защищен, тебя могут обматерить школьники, ударить гопники. Удивительно, что кто-то соглашается работать на таких условиях! Вышибала на минималках.

И тот же контролер двадцать лет спустя — уважаемый человек в сопровождении силовиков, которого все боятся. Как же все изменится! Люди, считающие девяностые «святыми» — кто вы⁈ Где ваши глаза? Или совесть?

Илья вышел на своей остановке, я — вместе с ним, чтобы позвонить бабушке и попросить заехать за мной. Про ограбление решил ей не говорить, пусть думает, что мопед просто поломался, а то еще разволнуется, ночью спать не