Когда Обрезков бывал в Петербурге, он не пропускал ни одного балетного спектакля, а по окончании его считал своим долгом поздороваться со всеми знакомыми артистками, ожидая их выхода, сидя на подоконнике в вестибюле театра- Он знал едва ли не всю труппу и помнил все имена и отчества. Иногда эти его дежурства бывали довольно продолжительными. Случалось, что кто-нибудь из танцовщиц задержится в уборной с разговорами, он же знает, что она еще не вышла, и терпеливо ждет.

— Что это вы, Мария Петровна, так поздно выходите, — журит он ее, — я тут поджидаю вас чуть ли не целый час.

Приветствовав последнюю вышедшую из театра танцовщицу, Обрезков отправлялся домой.

Из других балетоманов моего времени могу вспомнить еще Алексея Александровича Сапожникова, очень богатого человека, платонического вздыхателя балерины Гранцовой и руководителя устраивавшихся по ее адресу шумных приемов, конногвардейца Львова, женившегося на моей подруге, танцовщице Канцыревой, и др.

Была еще одна группа балетоманов, сидевших на галлерее, и потому не заметная в общей массе публики, но очень приверженная к балету и принимавшая горячее участие в овациях артистам. Это была рабочая молодежь из типографии, помещавшейся на Театральной площади около самого Большого театра. Они были постоянными поклонниками моего искусства и после спектаклей обыкновенно поджидали меня у театрального подъезда, — устраивали мне «проводы» и помогали мне с моими вещами и цветочными подношениями усаживаться в карету. За это я их одаривала цветами из моих букетов, что, кажется, доставляло им немалое удовольствие.

В заключение воспоминаний о балетной публике скажу несколько слов о балетной критике. В петербургской периодической печати балету в мое время уделялось очень много внимания. Рецензии о выдающихся спектаклях помещались во всех газетах и некоторых журналах, не исключая немецкой и французской газет. Выше я уже упоминала, что балетной критикой занимались Худеков, Ушаков, Скальковский, Безобразов, Похвиснев. К этим фамилиям надо прибавить Раппопорта, Вильде и преподавателя драматического искусства Коровякова. Артисты, конечно, очень интересовались рецензиями, и многие из них принимали очень близко к сердцу упреки, высказанные в печати по их адресу. Особенно следили за «своей» прессой балетмейстеры; Сен-Леон и Петипа. Должна, однако, сказать, что из перечисленных балетных критиков очень немногие стояли на высоте своего призвания. В большинстве случаев рецензенты в своих отчетах ограничивались изложением сюжета нового балета да поверхностными комплиментами или «проборками» по адресу балетмейстера и артистов. Это были одни общие фразы по поводу, а не по существу. Люди писали о том, что им нравилось или не нравилось, и, разумеется, часто случалось, что один отзыв о данном спектакле был диаметрально противоположен другому. Рецензии были плодами творчества дилетантов, любивших хореграфическое искусство, но мало его знавших. Серьезного, детального разбора постановки или исполнения они в подавляющей их части не содержали. Вынести для себя какое-нибудь полезное указание на будущее из такой критики было, конечно, трудно, если и вовсе невозможно. Кроме того, в отчетах нередко проглядывали предвзятость и лицеприятие рецензентов. Стараясь создать успех тому или другому лицу, они иногда совершенно несправедливо умаляли значение его соперника. Особенно резко сказалось это при соревновании балетмейстеров Сен-Леона и Петипа. Первого из них критика одно время явно травила. Поэтому при изучении истории нашего балета следует вообще к рецензиям относиться с большой осторожностью. Пожалуй, наиболее содержательны и объективны были рецензии А. П. Ушакова в газете «Голос», журналах «Всемирная иллюстрация», «Русская сцена» и др.

Глава 15. Педагогическая работа в петербургском Театральном училище. — Мой метод преподавания танцев. — Взаимоотношения с ученицами. — Оставление мной училища

Оставив сцену в начале 1884 г., я отдыхала более двух лет и считаю этот отдых более чем заслуженным. Не надо забывать, что всякая танцовщица, относящаяся к своему искусству действительно серьезно, принуждена строить свою жизнь в прямой зависимости от своей работы, т. е. отдавать свое время или ежедневным упражнениям, репетициям и спектаклям, или необходимому от них отдыху в собственном смысле слова для того, чтобы набрать новые физические силы. Поэтому жизни «для себя» у нее нет или почти нет. Я тоже за время своего пребывания на сцене не знала, что значит своя «собственная» жизнь, за исключением разве лишь летних перерывов в спектаклях. Очень хотелось восполнить этот пробел и наверстать потерянное — почитать, побывать в театрах, а главное — спокойно посидеть дома.

Но этот отдых не мог быть долговечным. Привычка к живой деятельности смолоду скоро стала брать свое. Спустя два года мне надоело сидеть, как говорится, «сложа руки», и я была непрочь взяться за какую-нибудь работу, подходившую моим знаниям и умению. В то время должность управляющего петербургским Театральным училищем и балетной труппой занимал, мной здесь однажды упомянутый, А. П. Фролов, старый любитель балета и мой давнишний знакомый. Он уже не раз делал мне предложения принять на себя преподавание танцев на женской половине Театрального училища, но до тех пор я неизменно отказывалась. Летом 1886 г. освободилась вакансия преподавателя танцев в среднем классе воспитанниц за отказом от этой работы балетмейстера М. И. Петипа. Фролов стал меня упрашивать, на этот раз определенно предлагая занять его место. Я согласилась и с осени того же года вступила в состав преподавателей училища.

Одновременно со мной на женской половине преподавали танцы в младшем классе Л. И. Иванов, в старшем X. П. Иогансон. Управлявший Театральным училищем Фролов представлял собой тип большого хлопотуна. Искренно любя балет и училище, но очень мало понимая в театральном искусстве и педагогике, он постоянно старался проявить себя, издавая разные новые распоряжения, из которых одно было неудачнее другого. Впрочем, он вышел в отставку вскоре по моем поступлении в училище. Его преемник, И. И. Рюмин,[303] старый чиновник и придворный кавалер, смотрел на свою службу как на синекуру, «честно» ничего не делал, ни во что не вмешивался, беспрекословно подписывал подававшиеся ему бумаги и лишь изредка обходил классы. Инспектрисами женского отделения при мне состояли сначала некто Адаме, затем О. Ф. Бострем и В. И. Лихошерстова. С ними мне вообще приходилось встречаться мало.

Преподавание балетных танцев к тому времени в своей сущности почти нисколько не изменилось по сравнению с моими школьными годами. Учили только строго «классическим» танцам, т. е. исполнению известных темпов, освященных канонами балетного театра и традициями, преемственно усвоенными от старых поколений танцовщиков и учителей. Эта «классика» считалась единственной основой хореграфической педагогики, которая ею одной и исчерпывалась. Никаких особых классов характерного танца, поддержки, мимики и других, введенных в училищную программу позднее, тогда не знали. Замечу кстати, что в конце 80-х гг., когда балет