ней разглядывал звёздное небо, и смотрел на зимнюю вьюгу за окном. С ней стоял, наблюдая за весенней капелью и первыми летними ливнями. Он же показал внучке первую грозу. Аля стояла, опираясь на оконное стекло, поддерживаемая дедом и ждала каждую молнию, а потом начинала смеяться и топать ножками по подоконнику. Она очень рано начала пытаться ходить. Стояла, шатаясь и старательно ловя равновесие, плюхалась на попу, и задумчиво хмурилась, разглядывая свои ноги, упирая при этом руки в бока.

— Ну это у неё точно от тебя, — хохотал Генка.

К следующей зиме Анатолий где-то достал совсем малюсенькие валеночки. Гена их для мягкости отбил молотком. А ещё, Толя, который был и охотником, и скорняком, принёс к началу декабря для внучки шапку и шубку из лично добытых прошлой зимой лис.

— Неть! — закрывала голову руками, не давая снять шапку после примерки Аля.

И бежала прятаться к Генке.

— Где тут мой лисёнок? — смеялся муж.

В результате, уже к новому году, на вопрос, где лисёнок, внучка стучала себя по груди и кричала: «Иись».

Она очень живо что-то лепетала на своём детском непонятным. Мы только по схожести звучания догадывались, что предметы начинают получать у внучки обозначения. Видев Генку, она всегда склоняла голову на бок, улыбалась и произносила «деда». Деда млел и тут же тянул руки. Любая каша была бякой, кушали которую мы исключительно с уговорами.

— Ну, лисёнок, деда просит, — сюсюкал Генка.

Я у внучки была исключительно Дина, и никак иначе. Гроза была восторженным бабах, падение чего-то просто бах, купание называлось плюх, а любой солдат обозначался как няня. К новому году у нас было больше двадцати простых слов и обозначений в словаре.

К новому году готовились не только мы. Но и наши друзья. Елизаровы и Вайниры впервые шли на новогоднюю ёлку в клуб в качестве дедушек и бабушек, а первого января дочери Эдика и Киры, Оксане, исполнялся ровно год. Девчонки долго друг к другу присматривались.

— Ава, — ткнула пальцем Оксана в любимую игрушку Али

— Ись, — поправила её Аля.

А когда на празднике Аля, а следом за ней и Оксана тихо сползли со стульчиков, куда мы их посадили, и наверное думая, что мы их не видим, ползком отправились под ёлку, где уселись в обнимку с подарками, мы все дружно решили, что девочки возможно подружатся. А Эдику и Кире пришлось столкнуться с напором родителей, желающих, чтобы внучка росла в части, а не приезжала в гости раз в год по праздникам.

Раз в три месяца мы с Алей ездили в Москву на лечение. Операцию делать было опасно, ждали, когда девочка окрепнет. Но микротоки, ультразвук, всё, что могло помочь избавиться от мешавшей сердцу плёнки, мы делали.

— Мама решила пожить у нас. Очень её впечатлило, как полуторагодовалая внучка марширует, — рассказала я мужу, помогавшему мне снять пальто.

— Конечно, пусть приезжает. Места вдоволь, — улыбался отчего-то очень довольный муж.

— Ты чего такой довольный? — спросила я.

— Да ничего, просто так. Настроение хорошее. — Не признавался он.

— В звании что ли повышают? — попыталась угадать я.

— А что, женой полковника ходить надоело, решила генеральшей побыть? — засмеялся Генка. — Просто… Дин, ты звонить и предупреждать о своём приходе перестала. Совсем. За полгода ни одного звонка.

— Давно понял? — тихо спросила я, замерев в его объятиях и наблюдая, как Аля вытряхает из пелёнки завёрнутую в неё куклу, расстилает на полу и, поставив посередине ногу, пытается намотать пелёнку как портянку.

— Да сразу, — поцеловал он меня в затылок. — Больше не ждёшь, что опять?

— Надеюсь, что нет. И никуда уже не исчезнешь. — Вздохнула я.

— Да куда ж я денусь? У меня вон, внучка портянки наматывать не умеет, — засмеялся за моей спиной Генка.

Глава 28

Лисёнок вроде начала выправляться. Последние кардиограммы наконец-то начали давать положительную динамику. Появились положенные ребёнку щёчки. Да и бледность уже не так бросалась в глаза. Девочку давно нужно было постричь, но мне было жалко, я только срезала длину, оставляя волосы внучки до плеч.

— Первый волос нужно состричь, в ноль! — ворчала мама.

В результате мы договорились, что делаем первую официальную фотографию Али, и сразу идём стричься.

— О! Это что за первый день призыва? — встретил нас Генка.

Всегда улыбающаяся внучка только хмурилась и молчала. От зеркала она старательно отворачивалась, а я чувствовала себя виноватой. Особенно, когда фотограф привёз готовые портреты. Мама, приехавшая к нам, как она сказала «доживать век» и за правнучкой присматривать, а то та, того и гляди, дедову кобуру напялит и пойдёт в военное училище поступать, постоянно что-то Альке рассказывала. И при этом не переставала аккуратно расчёсывать.

— Мам, ты зачем просто так гребнем водишь ей по голове? Там же и волос нет. Ёжик один, — улыбалась я, наблюдая за тем, как внимательно внучка слушает мамины рассказы.

— И чего? Сидит ребёнок спокойно, слушает, любопытничает. Я сейчас ей расскажу, а потом пойдём гулять, будем знакомые травки искать. Да, Алечка? — спрашивала она у Али.

— Да, ба, — кивала внучка. Ей такие игры нравились.

А потом в часть пришло пополнение. Новобранцев после карантина в обязательном порядке ещё раз стригли в ноль. Алька, как всегда бегающая по казарме, в этот раз успокаивала солдат.

— Не плачь, вырастут, — повторяла она смешно картавя.

Выговаривала она не все буквы, и ещё половина звуков западала, поэтому с полутора лет, мы уже ходили к логопеду. Благо, что у меня в садик пришла жена одного из офицеров. Вот она малышам выправляла речь и ставила дикцию.

— Аля, чего ты его успокаиваешь? Он теперь смотри какой красивый! А то лохматый ходил. Вот пока лохматый был и надо было плакать. А сейчас уже всё хорошо, — объяснял ей один из старослужащих. Вечером нам об этом со смехом рассказывал Генка. Внучку ещё долго убеждали, что после стрижки все солдаты становятся красивые. Мы с мамой резали салат, Гена дожаривал котлеты.

— Лисёнок, ты чего притихла? — крикнул Гена, сняв сковороду с плиты. — Иди к нам.

— Сяз, — звонко крикнула внучка и прибежала.

Начиная ото лба и почти до макушки, только-только отросший на пару сантиметров ёжик волос, был выстрижен почти под ноль.

—