и Миллер старались не терять время напрасно.

Оба с первого же дня начали тщательно вести дневники, куда заносили описания местностей, названия всех селений, мимо которых проезжали, и все, что казалось примечательным.

В пути и во время остановок Гмелин скоро успел набрать немало растений. Он тщательно складывал их между листами пропускной бумаги, кладя сверху небольшой, равномерно лежащий груз, чтобы они высохли лучше. Потом Гмелин осторожно разбирал высушенные растения.

Он звал к себе Крашенинникова и предлагал смотреть, как составляется гербарий.

Этот юноша, скромный и любознательный, нравился Гмелину больше других студентов. Академик думал о том, что со временем сможет поручать ему простые работы по сохранению и приведению в порядок коллекций, чтобы не затрачивать на это времени самому.

Миллер, заметив небольшие круглые холмы, напоминавшие курганы, которые насыпались в старину над местами погребений, дважды делал раскопки еще на пути к Вышнему Волочку. Оба раза он не нашел ничего интересного и объяснял это тем, что за недостатком времени не удалось довести раскопки до конца.

Когда подплыли к старинному городу Торжку, Миллер велел рисовальному мастеру Люрсениусу тщательно зарисовать круглый вал, на котором еще недавно возвышались городские стены. Академик жалел, что старинные укрепления были при Петре Великом срыты и использованы как строительный материал, потому что отжили свой век.

На гребцов и солдат Миллер и Гмелин смотрели свысока, как на людей, существующих только для того, чтобы выполнять их распоряжения. Однако оба начинали с интересом прислушиваться к их разговорам, если замечали, что можно извлечь из их слов что-либо полезное для научных наблюдений.

Когда проплывали мимо густых лесов, Миллер и Гмелин услышали, как гребцы говорят о том, что здесь много леших. Академики сразу заинтересовались и стали расспрашивать гребцов.

«Они описывали нам этих леших, как диких людей, обросших волосами, принимающих рост тех предметов, около которых находятся. В лесах лешие ростом с деревья, на лугах — с траву, а на голой земле — не выше песчинки. Лешие не нападают на людей, но любят над ними смеяться и щекотать их. Могут защекотать до смерти. Лешие могут быть мужского и женского пола», вспоминал потом Гмелин.

Академики занесли эти рассказы в дневники как материал для изучения народных верований. А услышав, что один из гребцов хвастается, будто может вызывать леших, захотели потешиться. Миллер и Гмелин потребовали, чтобы гребец доставил им пару леших: одного — мужского, другого — женского пола, и обещали дать за них хорошую плату. Потом показали ему большие латинские книги из своей библиотеки и, сказав, что могут по ним колдовать, пригрозили обратить его самого в лешего, если он не выполнит свою похвальбу.

Гребец согласился.

«Целую ночь парень, стоя у нашей каюты, то и дело начинал орать так, что не давал нам ни на минуту заснуть. А на другой день сказал, что старался изо всех сил вызвать леших, но они не явились. Когда, же мы заявили, что выполним нашу угрозу, он повалился в ноги, прося не превращать его в лешего и ссылаясь на то, что мы сами слышали, как усердно он кричал. Довольно посмеявшись, мы согласились помиловать его», вспоминал Гмелин.

Крашенинников не знал, кто над кем смеялся больше: академики над парнем или он над ними, не давая заснуть всю ночь.

Но была и серьезная сторона в этом происшествии: видя, как Миллер и Гмелин записывают рассказы о леших, Крашенинников впервые узнал, что верования, на которые он раньше не обращал внимания, могут быть предметом изучения.

В середине сентября доплыли до Твери. Капитан-командор Беринг, отплывая с командой в начале лета вниз по Волге из этого города, оставил здесь для академиков речное судно со штурманом и боцманом. Академики велели сделать каюты с камином, кухню с двумя очагами и другие приспособления для удобного плавания.

Через десять дней все приготовления были закончены. Судно отчалило от пристани. Приходилось торопиться, потому что стоял уже конец сентября, а надо было доплыть до Казани, прежде чем начнется осенний ледоход. Все же решили изредка останавливаться на короткое время в местах, почему-либо особенно интересных.

Проплывая мимо древнего города Углича, где погиб царевич Дмитрий, младший сын Ивана Грозного, сделали остановку. Там сохранился старинный кремль, обнесенный деревянной крепостной стеной с башнями по углам. Миллер осмотрел эти укрепления и велел их зарисовать.

Не надолго остановились в Ярославле, чтобы осмотреть этот старинный и красивый город. Здесь услыхали, что в местном монастыре есть часовня, в которой хранятся кости великана.

Гмелин с несколькими спутниками пошел туда, чтобы осмотреть эту диковинку. Им рассказали, что кости найдены много лет назад, когда рыли могилу, чтобы похоронить ярославского-епископа Трифона. Монахи говорили, будто это кости разбойника, который когда-то здесь жил.

Гмелину показали две большие кости.

— Одна — бедро слона, а другая, по-видимому, какая-то из его головных костей, вероятно скула, — сказал Гмелин.

Очевидно, эти кости были частью скелета мамонта.

Крашенинников, обучаясь в Спасских школах, никогда не слыхал о мамонтах и других ископаемых животных. Легенды, которые рассказывали монахи, принимались там на веру. Слова Гмелина должны были не только удивить Крашенинникова, но и вызвать мысли, раньше не приходившие ему на ум.

С каждым днем все больше чувствовалось, что наступила осень и надо ускорить плавание. В Нижнем-Новгороде не стали задерживаться, хотя штурман и боцман очень хотели провести некоторое время в этом большом торговом городе, чтобы сделать разные покупки.

Однако, плывя мимо чувашских и черемисских деревень, встречавшихся за Нижним-Новгородом, несколько раз останавливались, хотя и не надолго.

Взяв с собой кого-нибудь из студентов, Миллер сходил на берег. В деревне он медленно шел по улице, внимательно присматриваясь ко всему, что видел.

Миллер вглядывался в лица, стараясь запомнить характерные черты, отмечал особенности одежды, построек, орудий, которые употребляли в работе. Он входил в избы и пытался заводить разговор. Студент старался помочь в беседе, когда Миллер затруднялся найти нужное русское слово. Часто, впрочем, сами хозяева — чуваши или черемисы — совсем не говорили по-русски.

Они встречали неожиданных гостей с недоумением и некоторым страхом. Никак не могли понять, что нужно неизвестному барину. Боялись, что он пришел неспроста и не к добру.

Миллер