Бикфордов шнур был подпален. Оставалось ждать, когда прогремит взрыв.

И он прогремел на корпоративе в честь надвигающегося 8 Марта.

Чиновники собрались на вечеринку, проклиная дурацкую традицию совместных застолий. За долгие годы они устали друг от друга до чертиков, но пропустить мероприятие никто не смел. Начальство могло расценить это как проявление недостаточной корпоративной лояльности. Сегодня корпоратив пропустил, а завтра Родину продал.

Единственным человеком, искренне радующимся возможности собраться вместе и как следует «накатить», был Петр Петрович. В приподнятом настроении была и Анжелика, сверкающая блестками на платье. Правда, ее расстроил букет, которым ее одарили как представительницу прекрасного пола. Она окинула его оценивающим взглядом профессионалки, вздохнула и посоветовала в следующий раз подарить ей лучше деньги.

Все шло хорошо. Петр Петрович пил много и радостно. Правда, чрезмерно. Наконец он дозрел до тоста. Встал, дождался тишины и предложил:

– За дам! Мужчины пьют стоя!

Проклиная его «оригинальность», осоловевшие и обожравшиеся сослуживцы начали медленно подниматься. Петр Петрович зорко следил за тем, как выполняется его команда. Вдруг он рявкнул, обращаясь к Тихону Ерофеевичу:

– А ты куда? Сиди! Я же сказал, мужики пьют стоя. Только мужики!

Все замерли.

Тихон Ерофеевич побледнел и упрямо продолжал стоять с фужером в руках.

– Сидеть! Кому говорю? – просипел Петр Петрович. – Добром прошу.

Тихон стоял с непроницаемым видом. Только фужер мелко подрагивал в его руках.

Петр Петрович попытался усадить Тихона Ерофеевича, применив силу. С брезгливым выражением лица он начал давить ему на плечи, словно прижимая к стулу.

Фужер дрогнул, и струя игристого напитка взвилась в воздухе, целясь в лицо Петра Петровича.

После, обсуждая самый яркий корпоратив в своей жизни, сослуживцы так и не сошлись во мнении, что это было. Кто-то считал, что Тихон намеренно плеснул в лицо Петру Петровичу. Кто-то уверял, что на такое безрассудство он пойти никак не мог, а просто покачнулся, потерял равновесие, что и привело к известным последствиям.

Подмоченный Петр Петрович перешел на нецензурную лексику. Чиновники тактично сделали вид, что не понимают половины слов. Тихон Ерофеевич, в отличие от них, все понял и попытался ударить обидчика. Но, не имея соответствующего опыта, дать эффектную пощечину или послать в нокдаун не смог. Это только в романах герой бьет редко, но метко. В жизни для всего нужен навык. Удар получился смазанный и нелепый.

Зато Петр Петрович был на высоте. Несмотря на высокую степень опьянения, он треснул Тихона Ерофеевича так, что тот пролетел пару метров и некрасиво приземлился на четвереньки. Анжелика завизжала. То ли от страха, то ли от восторга.

Возбужденный Петр Петрович попытался объяснить коллегам свою несдержанность:

– Вот, блин! Будет тут еще каждый пидор свои порядки устанавливать!

После чего сгреб бутылку водки и Анжелику и пошел на выход, бубня себе под нос:

– Футбол ему наш не нравится! Вот сука!

На следующий день Тихон Ерофеевич написал заявление об уходе.

Предварительно он зашел к начальнику и поставил вопрос ребром: или он, или Петр Петрович. Но вопрос на ребре не удержался и упал, погребя Тихона под собой.

Начальник, упорно оттирая несуществующее пятно на столе, сказал сакраментальную фразу: «Ты же все понимаешь…» Что именно должен понимать Тихон Ерофеевич, он не уточнил. Начальник находился в затруднительном положении. За ним тоже водился грешок: он не любил российский футбол. Покрывать Тихона Ерофеевича ему было не с руки.

К тому же в свое время его очень попросили трудоустроить Петра Петровича. Попросили люди, которым не отказывают. Класть свою голову на плаху вместо Тихона Ерофеевича желания не было. Проще подписать заявление об уходе по собственному желанию. Что начальник и сделал.

Сослуживцы прощались с Тихоном Ерофеевичем с теплотой, но втихаря. Каждый высказывал сочувствие наедине, без свидетелей. Опасались, что донесут Петру Петровичу. Никто не хотел оказаться в роли человека, симпатизирующего потенциальному предателю Родины. Нет, конечно, Тихон Ерофеевич мужик неплохой, лично к нему претензий нет, но в целом эта их голубая братия того и гляди доведет страну до ручки.

Пожимая руки бывших коллег, Тихон Ерофеевич не казался подавленным. Это обстоятельство всех крайне удивило. Когда перед человеком разверзается жерло безработицы, даже самые стойкие теряют бравый вид. А с него как с гуся вода.

Более того, он прощался с видом превосходства и плохо скрываемого высокомерия. Как будто это им, оставшимся в своих кабинетах и кабинетиках, впору принимать соболезнования. Коллег это нервировало, и они находили в словах Петра Петровича все больше сермяжной правды.

И только Никанор Иванович знал, что стоит за странным поведением Тихона. Тот устремлен в будущее, где шорох зерна, пересыпаясь с лопасти на лопасть, напоминает шелест денег в банкомате. Где волны Черного моря, накатывая на берег, униженно облизывают ноги нового хозяина кубанской пшеницы. Где можно безнаказанно болеть за манчестерский клуб, не боясь огрести за недостаточный патриотизм. Словом, в этом будущем тепло, светло и безопасно.

По поводу последнего Никанору Ивановичу было что возразить. Оставалось подождать совсем немного. Лед тронулся, как говорил Остап Бендер. «И каждый получит по заслугам», – добавлял от себя Никанор Иванович.

Шах и мат

Тихон Ерофеевич проснулся по привычке рано. Многолетняя служба в министерстве давала о себе знать.

На этот раз он решил не вставать из принципа, чтобы разница между вчера и сегодня стала особо заметной. Лежа в постели, он разглядывал потолок, скользил взглядом по портьерам, прислушивался к звукам за окном и ловил новые ощущения первого дня своей свободной жизни. Он вспоминал, как скакал зайцем по карьерной лестнице, и ему это нравилось, в этом был кураж и чувство грядущей победы. А сейчас от этой гонки осталось лишь горькое послевкусие растраченной жизни.

Слава богу, впереди еще кое-что осталось. И это кое-что он проживет совсем иначе. Без суеты. С чувством, с толком, с расстановкой. Элеватор принесет ему вес в деловых кругах, выведет на новую орбиту общения. Ну и, конечно, обеспечит деньгами.

Он посмотрит мир, не опасаясь, что какой-нибудь дотошный журналист посчитает его расходы и завопит на весь Интернет о том, что они сопоставимы с бюджетом маленького городка. Теперь Тихон не обязан быть демократичным в манерах и сдержанным в тратах. Отныне он свободен. Он больше не слуга государев, а хозяин, кулак, предприниматель.

Тихон потянулся и подумал, что можно еще раз уснуть. А, впрочем, лучше встать и заняться делами. Собственными делами. Это гораздо приятнее, чем выполнять поручения начальства, которые, по сути своей, есть чередование команд «копай» и «закапывай».

Утренний кофе укрепил его позитивный настрой, и Тихон решил немедленно окунуться в бурные воды бизнеса.

Он набрал номер Петухова.

– Привет, Антон!

– Доброе утро, Тихон Ерофеевич, – сдержанно ответил директор.

– Ну что? Твои мечты сбываются! Хотел сбросить с себя ярмо? Я готов подставить свою шею.

– Как замысловато вы выражаетесь.