Собственно, он оказался рядом в день рождения по понятной причине: Виктор давно стал почти членом семьи Петуховых. Ни один семейный праздник не обходился без него. Он служил Антону верой и правдой, забывая за работой о своем одиночестве. Дочь Петухова выросла у него на глазах, а потом проросла в его сердце несмелым ростком поздней любви. Небеса смилостивились и наградили его взаимностью. Виктор светился самым бесстыдным, нескромным счастьем.

Родители, конечно, взгрустнули, вспомнив о разнице в возрасте. Но потом разумно решили, что более проверенного и преданного человека поискать. Так из «почти» он перешел в разряд обычных членов семьи.

Иногда на закате Виктор приходил на берег, долго смотрел, как солнечный диск растворяется в воде, словно кусок масла в горячей каше, и о чем-то говорил с морем. Никто не слышал его слов. Лишь иногда озорной ветер украдкой выхватывал словечко и уносил его вдаль. И тогда пропитанное теплотой слово «спасибо» витало над морем.

Про Александра Игоревича известно мало. Поговаривали, что после суда его понизили в должности, предварительно обозвав нехорошими словами. Крик стоял такой, что слышали в соседних кабинетах. Лексика была ненормативная, но доступная для понимания. Но это бы ничего. Хуже то, что на фоне его карьерного срыва у жены, актрисы столичного театра, начался творческий застой. Она не выдержала и подала на развод. Творческие люди такие ранимые. Потом, к счастью, новое замужество за режиссером вывело ее из творческого кризиса.

Про Адольфа Абрамовича известно еще меньше. По одним сведениям, он уехал в Израиль. По другим – в Германию. Кто-то даже навещал его там. То ли в Иерусалиме, то ли в Берлине, где он открыл адвокатскую контору. Этот кто-то рассказывал, что Адольф Абрамович по-прежнему преуспевает, даже стал коллекционировать живопись. Скупает на аукционах картины, подозрительно похожие на творения Модильяни. Редкая мазня. Всюду плосколицые дамы со змеиными шеями. Весь дом увешан этими картинами. Как говорится, у богатых свои причуды.

Все суетятся, мельтешат, поторапливаемые стрелками времени.

И только на кладбище отрешенный покой и тишина. На могилу Тихона Ерофеевича часто приходит Ольга Петровна. Она никогда не берет мужа с собой. Это только ее брат, ее боль, ее плачущая совесть. Ольга тихо бредет между могил, ища нужный ей поворот. Важно не пропустить, не заплутать. Повернуть сразу за могилой с облезлым крестиком, на котором едва читается странное имя Никанор.

Повернув, она быстро приходит к могиле, увенчанной памятником из белого мрамора. Там она садится на скамеечку, притулившуюся сбоку, и что-то шепчет. Иногда плачет. И если все тот же проказник ветер выхватит слово и унесет его бесстрастно вдаль, то облака услышат «прости, братик».

Облакам не все равно. Они смотрят на людей, куда-то бегущих и чего-то делящих, и не могут сдержать слез. Иногда они плачут от смеха, наблюдая за нами. Иногда не могут сдержать слез, видя наши страдания. Слезы капают. И тогда на земле идут дожди.