с сомнением посмотрел на неё, на Михеля, соображая, стоит ли рассказывать этот старый и не смешной анекдот, но они всем своим видом выражали готовность его выслушать.

— Ладно! Только он не смешной. Умирает, значит, старый еврей. Лежит он на смертном одре, глаза закрыл, а вокруг родня толпится. Прощаются. Вдруг он глаза открывает и слабым голосом спрашивает: «Абрам здесь?» Ему отвечают: «Здесь!». «А Ицык?». «И Ицык здесь.» — отвечают ему. Он слегка забеспокоился и снова спрашивает: «А Хаим? Где Хаим?». Ему отвечают, что и Хаим здесь. Тогда старик приподнялся и обводит всех взглядом. «Моня? Моня-то где?». Родня видит, что старик совсем разволновался, начали его успокаивать. Не волнуйся, мол, помирай спокойно все, мол, здесь. «Как все! — подскочил на своем одре старик.- А кто же, мать вашу, в лавке-то остался?». Схватил батог и давай гонять всех по комнате.

Сара слушала этот бородатый анекдот, снисходительно улыбаясь, но дослушав до конца, секунд пять молчала, осмысливая и звонко, по девичьи, рассмеялась. Михель криво усмехнулся, но неподдельное веселье сестрицы заразило и его. Вот что значит жить без телевизора и интернета. Всякий трёп хорошо заходит.

— И что потом? Помер старик? — смеясь, спросила мадам.

— Нет, конечно. — сочинил я счастливый конец. — Не мог же он на таких безалаберных людей лавку оставить.

— Почти про тебя история. — смеясь обратилась Сара к брату.

Тот отмахнулся и налил себе из графинчика полную рюмку. Выразительно глянул на меня, но увидев отрицательный жест, произнес:

— Ну как хотите! А я выпью.

— Михаил Исаакович, вы бы замену племяннику нашли. Скучно ему цацками торговать. Кабы в какой-нибудь Бунд не вступил.

— Куда — куда? — удивлённо спросил Гуревич.

— В Бунд. Это вроде такая еврейская организация революционная.

Блин, что за чушь я несу. Рано еще Бунду. Когда это его организовали? Не помню. А ведь учил историю КПСС. Да ладно, черт с ним. Всё равно Михелю наплевать на всякий Бунд. Вон как коньячок резво потребляет.

— Какой из Илюши еврей. Гой он, натуральный, — махнул рукой Михель и схватился снова за графинчик. — Да и мы никакие не евреи. Православные мы. Вот! — он полез себе за воротник и вытащил крестик-ключик от сейфа и показал мне. Похоже набрался Мишаня. Видимо начал, когда я с ушлепками разбирался.

— Хватит пить. Иди проспись, — отобрала у него графин Сара. И, обращаясь ко мне, пояснила. — Мать у Ильи — русская. Умерла четыре года назад. Отец в Москву уехал. Новая семья там у него.

— Понятно, — сказал я.

Посмотрел на пьяненького Михеля, который поднявшись из-за стола поплёлся на выход. Стало ясно, что сегодня с ним о делах говорить бесполезно. Глянул на стол. Камня на столе не было. Пьяный-то он пьяный, а камешек спрятал. Молодец Мишаня. Профессионал! Своего не упустит. Однако, пора заняться шоу-бизнесом.

— Серафима Исааковна, — обратился я к мадам, которая выжидательно смотрела на меня. — Мне господин Бендер сказал, что у вас почти все готово. Это так?

— Не всё, но кое-что получается. Мне нравится, а Моня с Арнольдом недовольны.

— Моня это Эммануель — музыкант? Это о нём Остап Сулейманович мне рассказывал?

— Так его господин Бендер назвал.

— Тогда Арнольд кто?

— Арнольд Адамович Грабовский. Девок танцевать учит.

— Учитель танцев что ли? Откуда этот Раздватрис взялся?

— Почему Раздватрис? — улыбнулась мадам. — Девки его Арнольдиком зовут. Его один бийский купец из Петербурга выписал, чтоб дочерей танцам научить. Но что-то у них там случилось и купец его выгнал, а я его наняла и не жалею.

— Ну, вам, Серафима Исааковна, виднее. А с помещением как?

— Есть и помещение. Договорились с Поляковым. Склад у него пустующий в аренду взяли, немного подремонтировали печи поставили, окна прорубили, но пока ещё до конца не доделали.

Я немного подумал,потер ладонью подбородок, взглянул на женщину и предложил:

— Тогда может быть завтра проведем нечто вроде репетиции? Оценим насколько мы готовы к первому выступлению перед публикой.

Мадам как-то странно на меня посмотрела и легонько встряхнула головой, словно освобождаясь от какого-то наваждения, ответила:

— Хорошо! Я согласна.

— Тогда до завтра.

Я взял со стула свою шубу и оделся. Мадам наблюдала за мной чуть прищурясь и слегка покусывая свою нижнюю губу, словно что-то хотела у меня спросить и не решалась. Нахлобучил шапку и повернулся к ней, чтобы сказать до свидания, но она опередила меня, огорошив вопросом.

— Алексей! Господин Бендер вам родственник?

— Почему вы об этом спрашиваете? — насторожился я.

— Уж очень вы похожи на него? — откровенно сказала мадам.

— Похож? — деланно удивился я. — И чем же это я на него похож?

Сара-Серафима снова осмотрела меня с ног до головы:

— Сразу не объяснишь. Взгляд, жесты, походка. Если вам бороду нацепить, то и не отличишь, — произнесла она и вдруг удивленно округлила глаза:

— Вы…! Это вы? — Испуганно поднесла ладонь ко рту.

Вот черт! Узнала! Наблюдательная мадам. Видимо и правда имела некие виды на «плохиша» Бендера. И что теперь мне делать? А впрочем, я ведь тоже «плохиш» не из последних. Значит надо соответствовать.

Я твердым шагом подошел к ней и, преодолевая довольно слабое сопротивление, притянул к себе и впился поцелуем в её губы, благо мы оказались почти одного роста. Потом отодвинул её и, глядя в её предельно удивленные глаза, сказал:

— Мадам! Мы обсудим это несколько позже, в более подходящей обстановке. А пока запомните: Я Алексей Иванович Забродин! Бендер мой родственник, дальний. Запомнили? — дождавшись утвердительного кивка, добавил:

— Вот и чудненько! Разрешите откланяться.

Потом повинуясь какому то порыву, вновь шагнул к ней и поцеловал ещё раз, шепнув в розовое от смущения и неожиданности ушко:

— До завтра, Сара.

Повернулся и, не оглядываясь, вышел в коридор. Проходя по торговому залу на выход, машинально кивнул застывшему при виде меня Илюше и вышел на засыпанную свежим снежком улицу.

Снег бодро поскрипывал под подошвами, легкий ветерок и небольшой морозец пощипывал нос и щеки. Я шел, машинально переставляя ноги и пытался понять, что же со мной сегодня произошло. С какого перепуга я накинулся на мадам с поцелуями. Нет конечно, Сара-Серафима нравилась мне, но нравилась как-то абстрактно. С одной стороны я был не против потеснее познакомиться с ней, но с другой стороны